Я замер от ужаса: теперь и Петро, и Андрей, и все члены отряда будут знать, что я вчера не дошел до пятого километра, что я наврал, будто разведал всю дорогу.
Но раскаиваться было уже поздно. Мы с Андреем стояли рядом. Я боялся взглянуть на него.
К нам подошли Петро и Катя. У Петро, у нашего доброго Петро, которого все, любя, называли «хлопцем», было суровое, прямо грозное лицо.
— Кто разведывал эту дорогу? — спросил он.
Я сделал шаг вперед. Андрей продолжал молчать.
— Ты знал об этом препятствии? — спросил Петро.
— Нет… — тихо ответил я.
— Но ведь ты ходил в разведку?
— Я не дошел… я не до самого конца… — пробормотал я так, что даже сам не расслышал как следует своих слов.
— Значит, ты обманул нас? — спокойно, но как-то так, что мне стало холодно, спросила Катя.
А Андрей все молчал.
Я подумал: «Может быть, объяснить им, что я в разведке занозил ногу и поэтому… Хотя зачем! Ведь это все равно ничего не меняет: нужно было честно обо всем рассказать!»
— Что ров появился — это даже хорошо. Лишнее препятствие в походе — всегда находка! Но как ты мог не выполнить задание и обмануть нас всех? — не глядя на меня, сказал Петро.
— Нет, все тут гораздо сложней, — возразила Катя. — За нами идут малыши, и мы должны будем дождаться их, чтобы помочь перебраться через ров. Значит, наш отряд наверняка придет в совхоз позже и займет последнее место!
— А ведь теперь наш отряд носит имя Вани Алексеева! Ты, наверное, забыл? — сказал Андрей.
И это было то, о чем я думал с той самой секунды, когда показался проклятый ров…
9 августа
Говорят, в совхозе было очень много интересного. Я пишу «говорят», потому что сам ничего толком не видел и не слышал, а только все время думал о том, что случилось со мной вчера… Ведь наш отряд и в самом деле пришел в совхоз последним. Все другие пришли раньше нас на целых двадцать минут. И все из-за меня, все из-за меня!.. Я до сих пор понять не могу, как это все случилось. Ведь я же хотел сделать лучше. Честное слово, хотел сделать лучше!
Я еще там, возле проклятого рва, попросил, чтобы меня снова послали в разведку на самом трудном участке. Но Катя только усмехнулась:
— Ты что же, так и собираешься всю жизнь подводить товарищей и тут же искупать свою вину, подводить — и искупать, подводить — и искупать?..
Я ни слова не ответил, потому что на всю жизнь вперед я еще ничего не загадывал, а только в ту минуту очень хотел пойти в разведку и доказать всем… А что доказать? Сам не знаю.
Может, Катя и права?
В совхозе ребята меня, как говорится, полностью игнорировали. Как встретят, так отводят глаза в сторону, будто я прокаженный какой-нибудь.
И только потом, когда пошли на экскурсию по полям и директор совхоза Николай Иванович стал рассказывать всякие интересные вещи, все, как мне показалось, перестали злиться и вообще забыли про меня.
Мы смотрели, как поля с самолета опрыскивают бордосской жидкостью, чтобы вредители не заводились.
И тут случилось одно происшествие. Пока мы задирали головы вверх, двое мальчишек из младшего отряда ловко нырнули в кусты и начали там лопать виноград. Зинка заметила это и вытащила их за шиворот из кустов.
У мальчишек рты были набиты виноградом, и они никак не могли проглотить его (наверное, от волнения). Потом наконец проглотили и стали с самым мрачным видом повторять одну и ту же фразу:
— Да пусти ты!.. Да пусти ты!..
— Я вас так пущу, так пущу, что всю жизнь помнить будете! — орала на них Зинка.
Она попросила Витьку Панкова подержать ребят, словно они могли удрать куда-нибудь, а сама скрылась в кустарнике и через секунду вернулась, неся вещественное доказательство преступления — виноградные гроздья, которые мальчишки от страха побросали в кусты.
Директор Николай Иванович заступился за мальчишек и сказал, что в этом нет ничего особенного и что винограда всем хватит.
А Зинка сказала, что, если бы они попросили, тогда было бы совсем другое дело, а раз не попросили — значит, это самое настоящее воровство!
И я тоже согласился, что это безобразие. А Андрей, который стоял впереди меня, вдруг обернулся и сказал:
— Безобразие, говоришь? Да они ангелы небесные по сравнению с тобой!
И тут я понял, что никто обо мне не забыл и что самое неприятное, наверное, еще впереди. И уж дальше я все время молчал.
В столовой для нас приготовили большие корзины с виноградом.
Сперва все как набросились на корзины! Но я заметил: если думаешь о чем-нибудь вкусном, чего нет (ну, например, думаешь зимой о вишнях или о винограде), то кажется, что ел бы это самое «чего нет» без конца; но если вкусного много и можно есть сколько угодно, так очень быстро надоедает… Так было и в столовой. Уже через десять минут ребята только стреляли друг в друга косточками.