Обо всем этом мы и написали в стенгазете. Целые полстолбца написали!
На го́ре Капитана, внизу осталось немного места, и тогда мы решили сделать иллюстрацию к заметке. Мастер изобразил воду, на ней — топор, а внизу подписал: «Как топор на воде». А заметку назвали так: «Капитан сухопутного плавания». Ничего, пусть отучится врать!
Но Капитан не на шутку обиделся. Он сказал, что выходит из редколлегии.
— Ты не имеешь права, ведь тебя ребята выбрали! — возмутился я.
— А ты не имеешь права меня высмеивать! Не помещай заметку, тогда останусь, — ответил Капитан.
Дудки! Пусть уходит, справимся и без него. Надо будет сегодня же обсудить это дело с Андреем.
Мы так увлеклись стенгазетой, что вскоре забыли про ссору с Капитаном.
Все заметки были переписаны. Теперь дело было только за художником, то есть за Мастером. Левка действительно оказался мастером на все руки. Он здорово разукрасил газету. Заголовок газеты был написан на фоне моря и солнечных лучей. Тут же был изображен пионер со знаменем. Мне показалось, что он похож на Андрея. Мастер нарисовал еще три карикатуры и написал заголовки к заметкам. Я сказал, чтобы в самом низу он нарисовал большой почтовый ящик и на нем написал: «Готовьте заметки!».
Но Мастер не согласился:
— Да ну его — ящик! Во всех стенгазетах этот ящик. Надоел! Как только увидят его, так нарочно не будут писать. Давай лучше изобразим дерево, а в нем — дупло; из дупла высовывается белка и приглашает: «Давайте-ка заметки!»
Так мы и сделали.
К вечеру газета была готова. Я торжествовал. А Мастер помалкивал. Он вообще молчалив и не любит восторгов. Наша газета будет самой первой в лагере. Мы решили вывесить ее завтра утром, а сегодня никому не показывать, даже Андрею…
Но где вывесить газету? Мастер не спеша пошел в комнату, принес оттуда инструмент и сказал, что к вечеру он приготовит доску, на которой мы будем вывешивать свои стенгазеты. Уж не знаю, где он раздобыл фанеру, но только к вечеру доска была готова. Это была настоящая витрина. Точно такие же витрины висят в Москве на каждой улице и на бульваре, около нашего дома. Этот Мастер — просто клад для нашего звена.
Доску мы решили повесить около столовой, где утром проходят все ребята. После ужина мы тайком пробрались к столовой и сделали, как задумали. А потом вернулись в комнату. Мастер не спеша вытер инструмент и положил его в ящик, а ящик задвинул под кровать.
Угол, где стоит кровать Мастера, какой-то особенно уютный. На тумбочке аккуратной стопкой лежат книги; тут же — разные фигурки, вырезанные Мастером из дерева. На стене — портрет изобретателя радио Александра Степановича Попова. Этот портрет Мастер привез из Москвы.
Я лег в постель, но долго не мог заснуть. Я думал, что, когда Мастер вырастет, он, как Попов, изобретет что-нибудь великое.
Правда, все самое необходимое, кажется, уже изобретено. Но кое-что, конечно, осталось и для Мастера. Вот, например, ракета для полетов на Луну. Или такой аппарат, который смог бы за какие-нибудь два — три часа вдолбить в голову знания за всю школу. Сколько бы тогда было сэкономлено времени! В общем, Мастеру будет над чем подумать.
А Капитан сразу повернулся к стене и сделал вид, будто спит. Он сегодня и с Андреем поссорился: Капитан утром не застелил свою постель, а просто накрыл одеялом смятую подушку и простыню. Привык, наверное, дома, чтобы за ним убирали. Андрей сказал, что он позорит всю нашу комнату и что мы этого не потерпим. Капитан обиделся. Сам виноват — и сам же обижается!
20 июля
Сегодня утром все ребята по пути в столовую останавливались возле доски и читали нашу газету. Я стоял за углом дома и наблюдал… Ребята громко смеялись. Ура! Значит, карикатуры похожи! Значит, узнали кое-кого! А потом к доске подошел Андрей. Он осмотрел всю газету и начал оглядываться по сторонам. Я сразу понял, что он ищет меня, не выдержал и вышел из своего укрытия.
Я думал, что Андрей меня похвалит. А он вдруг как набросится на меня:
— Зачем высмеяли Капитана?
— А зачем он врал? Зачем говорил, что плавает, как рыба, три раза Москву-реку переплывает…
— Так вот и научите его плавать. А зубоскалить нечего!
Тут уж я не выдержал и сказал, что это вовсе не зубоскальство, а критика, что Андрей зажимает критику и что это ему, как звеньевому, совсем не к лицу.
Андрей ответил, что сперва надо самокритику разворачивать, то есть самих себя критиковать, а потом уж на других кидаться. А я ответил, что пока не вижу в себе недостатков, достойных внимания печати. Тогда он сказал, чтобы я одолжил у Профессора очки и поглядел на себя повнимательней. А я сказал, что очками и шляпами только в трамвае ругаются. Андрей замолчал: видно, согласился со мной. И тогда уж я набросился на него еще сильней: рассказал про вчерашний поступок Капитана.