Если всё неизвестное пугает, то мы не сможем описать, до какой степени был напуган Гарри.
Призвав к себе зачарованные хрустальные колбы для Омута памяти, артефактор стал спешно сливать в них воспоминание о произошедшем - и, на всякий случай, решил слить всю информацию по маховикам, которая была у него, и все воспоминания о долгих часах в библиотеках, когда он изучал природу подобных артефактов. Никогда не знаешь, какая мелочь может помочь.
Морально вымотанный, с раскалывающейся головой от стольких манипуляций с памятью, Гарри провалился в сон, надеясь, что новый день принесёт ответы.
Очень важная струна
Выспаться так и не удалось.
Всю ночь он вскакивал от малейшего дуновения, самого тихого скрипа, практически не ощутимых толчков магии; ночной Хогвартс, в общем-то, состоял из всего этого. Гарри, в итоге, встал ещё до рассвета, и провёл это время в нитях воспоминаний.
Накинув на плечи халат, он схватил фиал с Поддерживающим зельем, чтобы не отключиться во время поиска нужной информации.
Поудобнее устроившись в кресле, артефактор невербально откупорил недавно слитые воспоминания. Серебристые струны памяти, переливаясь в свете факелов, точно шелк, выскользнули на зов мага.
Как и любая магическая субстанция, будь это зелье, артефакт или заклинание, эссенция воспоминаний приобретала свойства характера заклинающего. Современная магия была скоротечной, редко когда зелье настаивали больше полугода; про многодневные формулировки катренов, истинные заклинания защиты, действующих десятилетиями, питающихся от потоков или источника Маны, помнили только представители старых родов, артефакторы и исследователи истории магии. Отголосками той, старой магии, которую творил ещё Мерлин, чьи заклинания летели над вересковыми долами, были чары памяти. Эссенции сразу же содержали в себе осколки характера - и, как следствие, со временем могли приобрести нечто похожее на собственный разум. Для этого нужно было время, но Гарри уже не раз подмечал, что его нити с самого начала были своевольными. Многие Мастера говорили о везении, ибо настоявшиеся воспоминания могли показать гораздо больше обычных. Гермиона считала, что это подтверждает глубину неизученности человеческого мозга и особенностей памяти. Гарри думал, что это просто... магия.
Нити заплясали в воздухе, окутывая хозяина вуалью. В белесых, заиндевелых, призрачных потоках он видел библиотечные закутки, лектории, видел свои записи и выписки из книг, шуршание сотен томов заполнило пространство вокруг Гарри. Среди тысяч слов, он увидел зацепку:
«Аномалии в работе маховиков, как правило, сообщали наблюдателям о деградации общих магических потоков, кои являются ключевой составляющей артефакта».
Обрывок наскоро записанной лекции от Мастера Гильдии висел в воздухе, а вот Гарри - Гарри падал.
Деградация потоков магии в маховике превращало и без того тонкий инструмент в бомбу замедленного действия. И если обычная Бомбарда просто разнесёт вас на куски, то с таким маховиком вы рискуете оказаться в мире Х, ваша левая рука - в мире Y, ну, а ноги просто испарит мощнейшим выбросом энергии.
При таком раскладе выбор у артефактора был невелик. Либо работать на свой страх и риск с высокой долей вероятности оказаться безнадёжно кричащим куском мяса без единой конечности, заброшенным в чёрт знает какую штанину времени - либо не работать вовсе, оставаясь профессором Томпсоном, пока жернова Первой магической не перемелят его кости.
Что. За. Жуть.
На негнущихся ногах Томпсон вернулся в спальню - в надежде, что всё это лишь дурной сон.
***
Не знаем, стоит ли говорить, что сном это не оказалось?
Завтрак в Большом Зале, пустое Директорское кресло, мало значащая болтовня учителей вокруг и любое взаимодействие с учениками были пыткой. Гарри хотелось бежать - но он не знал куда. И зачем.
Ему было 27 лет; он уже прошёл войну, у него была ранняя седина, а старые шрамы саднило к дождю. Во снах он всё ещё изредка, но в мельчайших подробностях видел то, как Сириус медленно выгибается и падает в Арку с навеки застывшей улыбкой. В особо поганые ночи он видел Большой Зал после Последней битвы - и мертвецы стояли в нём, заглядывая Гарри в душу. После таких снов, артефактор сомневался, остался ли хотя бы один целый, неразодранный кусок чего-то живого внутри него.