— Сам ты дикий, Воропаев! Коровы не отращивают шерсть. Это вообще мутант какой-то! Не припомню я, чтобы коровы такие когда-то водились. Пятнистость — признак одомашненности, чтоб ты знал! Я-то, в отличие от тебя, биологию не прогуливал.
— Поздравляю, Зуев, хоть в чём-то пригодилось. По-твоему, динозавры водились, а коровы нет? Какая разница, что это за зверь, главное, шашлык будет!
— И то верно, — кивнул Илья. — Надо их учить, как мариновать правильно, а то опять без соли и перца жрать будут.
— Вот ты этим и займись, знаток биологии, — ответил Костя, обнимая дочь Ахтынкулука. — Идём, Милка, в «фигвам» прогуляемся.
Милка что-то прошептала Косте на ухо, покраснев при этом, а потом залилась звонким смехом. А на шее Ильи вновь повисла грузная Шахра, не переставая съедать его страждущим взглядом.
— Красавчик… — томно вздыхала она, взъерошивая его светлые волосы.
Женщины мастерски, как заправские мясники, освежевали мохнатую корову,
отложив в сторону ценную шкуру и швырнув кишки своре похожих на гиен мелких собачонок, которые не переставали повизгивать и грызться между собой. Затем наступило всеобщее веселье. Мясо жарилось на вертеле, прямо над стеной огня, ни о каком маринаде не было и речи. Дикари громко спорили на своём тарабарском и горланили дурацкие заунывные песни. Один из охотников добился права смотреть за вертелом, периодически подкручивая дичь, и отрезая ещё жёсткие ломти мяса длинным кривым ножом. Куски тут же расходились по протянутым рукам племени, а голодные полуодетые детишки жадно подхватывали то, что оставалось от пиршества.
Ахтынкулук, как и подобает вождю, восседал на самом почётном месте, на возвышении, напоминающем заросший травой и мхом бетонный фундамент здания. Рядом сидела его вечно недовольная жена. Сегодня она была как никогда «хороша», даже воткнула в причёску цветные перья и повесила в нос рыболовную блесну, на которую могла бы клюнуть щука. Блесна являлась подарком Кости, поэтому стала лучшим украшением местной правительницы. Вождь всё выпрашивал наручные часы, но Костя упрямо сопротивлялся — уж слишком дороги они были, чтобы оставлять кому попало. Колумб вон, вообще ленточки дикарям дарил в обмен на золото — и прокатывало. Жену вождя звали Зарба. Она была длинная и худощавая, как жердь, на голову выше своего супруга, и очень крикливая, в отличие от добродушного толстого Ахтынкулука и их любвеобильной дочери.
Сама же Амила гордо восседала на коленях у Кости, бросая на подруг надменные взгляды. Подружки в свою очередь тяжко вздыхали, завидуя счастливице, которой удалось урвать такого красавчика, пусть и «чужого».
Костя вновь отличился, приправив мясо в плошке вождя из своих запасов, чем несказанно удивил дикаря. А ещё водка пришлась весьма кстати. Вместо хлеба ели печёные на горячих камнях лепёшки, почти безвкусные, но вполне съедобные. Вот только соусы в этом «ресторане» не предусматривались.
— Держи, Ахтынкулук! — Костя плеснул в глиняную посудину очередную порцию водки. — Да смотри, закусывай, а то свалишься, как вчера. Огненная вода!
— Огненная вода — хорошо! — согласился Ахтынкулук и, как болванчик, закивал головой. — Дети Амила — хорошо, дети Шахра — хорошо! Чужие — хорошо!
— Да ты здесь авторитет, друган! — заметил Илья, локоть которого не отпускала рыжая толстушка, заметно раздобревшая после выпитого спиртного.
— А то! — выпятил грудь Костя. — Наши везде прорвутся!
Вскоре честной народ побаловал своим посещением местный шаман. Вредного старикашку звали Ануканака, вождь открыто недолюбливал его, не желая делить власть. Но, как и полагается мудрому дипломатичному правителю, сладко улыбался, приветствуя его.
Сегодня он снова явился в своей жуткой маске, украшенной целым веером перьев, и снова, в чём мать родила. Смешно было смотреть на сухого сморщенного старикана, размалевавшего на этот раз своё дряхлое тело бело-сине-красными узорами и полосами. Надменно скрестив на груди руки, он ткнул пальцем в сторону Кости и что-то забормотал. Всё о том же, о своей разваленной избе, будто проблем больше никаких не было. Вождь поднялся, рявкнул что-то, и подорвавшиеся с места парни поспешили в лес выполнять приказ, вытирая жирные руки о набедренные повязки. Вот ведь гастарбайтеры — работа превыше всего!
Шаман отказался от угощения, гордо прошествовал к костру, бросил туда каких-то кореньев, отчего снопом поднялись синие искры, и извлёк непонятно откуда бубен. Несколько раз качнул им, издавая цокающие звуки, и поскакал вокруг костра, читая на своём языке заклинание, некоторые слова которого были до боли знакомы, но вся суть, естественно, не была понятна никому. Во время прыжков его орган смешно подскакивал вместе со своим владельцем, повторяя его движения.