Марина спрятала Сашино посвящение, а Нинино разорвала и бросила в корзинку.
Дворник в юбке, накрошив льда. воткнул мокрый лом в снег и побрел за лопатой.
Марина посмотрела на часы. Без четверти три.
– Ну, ладно, Света. К следующему разу приготовишь начисто сонатину и прелюд. А дома… дома…
Подойдя к пианино, она полистала «Школу». Вот этюд этот разберешь сама. Запомнила?
–Да…
– Ну и хорошо.
Дверь робко приоткрылась, заглянули светлые кудряшки.
– Проходи, Олег.
Плоскогрудая Света стала собирать свои ноты в капроновую сумку.
Олег громко ввалился со щедро расстегнутым портфелем, шмыгая носом, пылая круглыми девичьими щеками. Тупорылые ботинки были мокрыми, низ форменных брюк – тоже. Галстук с крохотным, намертво затянутым узлом съехал набок.
– Господи, откуда ты? – улыбнулась Марина, кивнув уходящей Свете
– А я это… опаздывал… и это… – ответно улыбнулся он. хлюпнув носом.
Марина поправила ему галстук, чувствуя на расстоянии как пылает пухленькое красивое лицо.
Этот двенадцатилетний Адонис нравился ей У него были курчавые светло-каштановые волосы, девичьи черты, голубые глаза, оправленные в бахрому черных ресниц, полные вишневые губы и круглый аппетитный подбородок.
Помимо этого он был патологически глуп. Ленив и косноязычен, как и подобает классическому любовнику Венеры.
Олег порылся в растерзанном портфеле, выудил испачканную чернилами «Школу» и мятую тетрадь. Прислонившись к подоконнику и улыбаясь, Марина рассматривала его:
– Почему ты такой неряшливый, Олег?
–Да я просто спешил… вот…
– Ты всегда куда-то спешишь…
– Да нет… не всегда… иногда…
Он давно уже чувствовал ее расположение и носил невидимый венок любимчика с угловатой удалью, позволяя себе глупо шутить с Мариной и задушенно смеяться в собственный воротник.
При этом он безнадежно краснел и моргал своими густыми ресницами.
Его отец был стопроцентный прол – отливал что-то на Заводе Малогабаритных Компрессоров, в Доме культуры которого и преподавала музыку Марина.
Мать Олега заведовала овощной базой.
– Ну, как этюд? – спросила Марина, когда он сел за инструмент и привычно сгорбился, положив большие клешни рук на колени.
– Ну… я в начале там нормально… Марин Иванна… только это, в конце там… сложно немного…
– Что ж там сложного? – она подошла, поставила его «Школу» на пюпитр и нашла этюд.
Олег испуганно посмотрел в ноты, потер руки и робко начал.
Играл он неплохо, но природная лень не пускала дальше.
– Немного живее, не засыпай. – сразу подстегнула его Марина и безжалостно нажала на левое плечо, качнув вбок, – Свободней левую, басов не слышно совсем.
Во время игры он забывал обо всем, по-детски оттопыривал верхнюю губу и шлепал ресницами.
Глаза его округлялись, нежная шейка тянулась из школьного воротника.
– Пальцы, пальцы! – воскликнула Марина, клюнув ногтем исцарапанную крышку «Лиры», – Остановись. Опять путаница. Пятый, третий, первый, четвертый. Сыграй еще.
Он повторил.
– Теперь снова, только легче и свободней.
Он сыграл легче и свободней.
«Все может, если захочет. Как партия…» –подумала Марина, любуясь им, – «За таким вот теленочком и гонялась Хлоя по лесбосским лугам. Мой миленький дружок, лесбийский пастушок…»
Из его кудряшек выглядывала аппетитная розовая мочка.
Марина представила, как содрогнулся бы этот угловатый увалень, когда б ее губы втянули эту мочку, а язык и зубы с трех сторон сжали бы ее.
– Пауза! Пауза! Почему забываешь? Снова сыграй…
Он вернулся к началу.
«Интересно, есть у него волосики там. или нет еще?» – подумала она и. улыбаясь, представила, как, зажав в темный угол этого испуганно пылающего бутуза, стянула бы с него штаны с трусами и настойчивыми прикосновениями заставила б напрячься растущую из пухлого паха пушечку… Опустевший школьный спортивный зал гулко разносит Олегово хныканье и Маринин горячий шепот, поднятая ушедшим классом пыль еще висит в воздухе, запертую на швабру дверь дергает шатающийся по коридору лоботряс. Олег смолкает, покоряясь угрожающим ласкам. Марина валит его на рваныи кожаный мат, ее губы втягивают в себя терпко пахнущую головку, а рука властно забирает эластичные яички…
– А теперь как, Марин Иванна?
– Вполне, – шире улыбнулась она. обняв себя за локти, – Слушай, Олег, а у тебя подружки есть?
Посмеиваясь, он пожал плечами:
– Неа..
– Почему?
Угловато он повторил тот же жест.
– Такои взрослый мальчик, симпатичный… – Марина подошла, потрепала его кудряшки. – Только ленивый предельно.
– Да нет. Марин Иванна, я не ленивый…
– Ленивый, ленивый, – ласково качала его голову Марина, чувствуя шелковистость курчавых волос. – Больше заниматься надо. больше. Ты талантливый парень. Если будешь лентяем – ни одна девочка с тобой дружить не станет.
– Ну и не надо…
– Как же не надо? Придет время и будет надо…
Она наклонилась и сильно дунула ему в ухо.
Он захихикал, втягивая голову в плечи.
– День-то матушка! – засмеялась Марина, раскачивая его. – Ладно, давай сонату. Разбирал?
– Ага.. немного, – насторожился он и со вздохом полез в ноты.
– Трудно было?
– Очень…
– Не ври. Ничего там трудного нет.
Слюнявя палец, он нашел нужную страницу, посмотрел, подняв брови и приоткрыв рот.
– Начинай.
Неряшливые мальчишеские руки нащупали клавиши.
«В мужчинах прежде всего отталкивают руки и ноги…» – вспомнила Марина Сашину фразу, – «Толстопалые руки и вонючие заскорузлые ноги…»
Спотыкаясь, соната стала раскручивать свое мажорное кружево.
Марина выудила из сумки «Мишку», развернула, откусила половинку.
Бирюзовый глаз в черной оправе покосился на нее.
Она подошла к Олегу и поднесла оставшуюся половинку к его губам. Он по-жеребячьи шарахнулся назад.
– Бери, не отрывайся.
И взял, как жеребенок берет теплыми губами с ладони, – нежно, осторожно…
«Прелесть ты моя». – подумала Марина. – «Выпила бы тебя всего за одну ночь. Весь твой свеженький кефирчик».
Он играл, гоняя во рту конфету. – хрупкую, податливую, пряную и соблазнительную, как сама жизнь…
После смерти отца время полетело быстрей.
Дядя Володя увез маму в Ленинград, комнату сдали, Марина переехала в Москву к бабушке.
Варсонофьевский немноголюдный переулок, многолюдный центр, шум, асфальт, новая школа, новый каменный двор, – все это ворвалось в жизнь Марины быстро и решительно, сломив ее кратковременную ностальгию по редким соснам и частым сараям.
Сухонькая подвижная бабушка продолжала с ней заниматься музыкой, раз в неделю пекла торт «Гости на пороге», разрешала играть во дворе до поздна (только не выбегай на улицу!), водила в консерваторию и в Большой Театр.
В двенадцать лет Марина познакомилась с Игорем Валентиновичем, – пианистом, литератором и старым другом бабушки.
– Это чууудный человек, – вытягивала морщинистые губки бабушка, – В консерватории преподавал семнадцать лет, три романа написал, ТАМ побывал… вот так…
– Где там?
– На Севере.
– Там где папа?
– Да.. там, – усмехнулась бабушка, поправляя перед зеркалом свою шляпку, – Слава Богу, что согласился. Вместо того, чтоб по дворам-то гонять, позанимаешься месяца два у него. Дороговато, но ничего. Мы люди не безденежные…
– Он в консерваторий работает?
– Нет. Теперь дома В этот же день они поехали к нему.
Игорь Валентинович жил в огромном высотном здании на площади Восстания.
– Очень рад, – проговорил он сухим высоким голосом, пожал руку Марине и сдержанно улыбнулся.
Сам он был, как и голос, – сухощавый и высокий, с бабушкой держался галантно и улыбчиво.
Втроем они прошли в одну из больших просторных комнат и после ознакомительной беседы Марина села за рояль.
– Не волнуйся, главное, – шепнула с дивана бабушка, наклоняясь вперед.
– Пусть, пусть волнуется, – усмехнулся Игорь Валентинович, – Лишь бы играла. Не низко?
– Нет, нет…
Вытерев потные ладошки о колени, Марина заиграла «К Элизе».
Бетховен быстро помог успокоиться и этюд Черни неожиданно для себя она исполнила легко.
Незнакомый рояль пел и гремел под ее длинными крепкими пальцами, бабушка улыбалась, Игорь Валентинович кивал в такт головой.
Марина сыграла еще «Баркароллу» из «Времен года» и облегченно повернулась к Игорю Валентиновичу.
Он встал, сунув руки в карманы узких брюк, прошелся и оптимистично кивнул:
– Ну, что ж, будем, будем работать. Есть над чем.
Бабушка вопросительно приподнялась с дивана, но бодрым кивком он предупредил ее:
– Все, все в порядке. И пальчики бегут, и звук есть. Стоит, стоит поработать.
Марина стала ездить к нему два раза в неделю, – понедельник и четверг отныне окрасились звуками, наполнились звенящим воздухом громадной квартиры и быстрой речью Игоря Валентиновича: