Но теперь он проваливался в сон почти со счастьем: не будет раннего подъёма, лишь полноценный отдых…
Входная дверь резко хлопнула, и Эван вздрогнул, вырванный из полудрёмы.
— Прости, — быстро извинился Рей. У его ног вился бигль, но вёл себя тихо — пара пинков убедили пса, что Эвана лучше не злить, предпочтительно вовсе не напоминать о себе в его присутствии. Поджав хвост и уши, бигль засеменил к своей подстилке в углу и улёгся. От него пахло свежестью и морозом, как и от припорошённого снегом розовощёкого Рея. В руках он сжимал две кружки. — Это тебе, — он осторожно приблизился и опустил на тумбочку у кровати пристально глядящего на него из-под тяжёлых век Эвана одну из кружек. Носа тут же коснулись сладковато-терпкие ароматы трав.
— Я собирался выпить Укрепляющего зелья, — солгал Эван.
— Этот травяной сбор намного лучше, — Рей присел на край своей кровати и обхватил собственную кружку красноватыми от мороза пальцами. — Моя бабушка сделала его.
Эван медленно принял сидячее положение и протянул руку. Толстая тёплая ручка кружки приятно легла между пальцами, и Эван подумал, как замечательно бы было отломать её и сохранить, а после использовать как относительно острый и достаточно крепкий предмет.
Когда он взял кружку, Рей улыбнулся и сделал глоток из своей. Эван принюхался — пахло тимьяном, мелиссой и чем-то ещё, куда менее знакомым.
— И ты разбудил меня ради этого?
Расслабленность Рея моментом сменилась напряжением плеч.
— Ты плохо выглядел на трансфигурации. Я хотел помочь.
— С каких пор ты моя сиделка, Мальсибер? — скривился Эван, крепче сжимая пальцами ручку. А ведь её можно глубоко всадить в глаз…
— Не сиделка! — вспыхнул Рей. — Забота характерна для дружбы!
— Дружбы? — переспросил Эван, опешив, а затем расплылся в улыбке. Поднявшись, он неспешно подошёл к кровати Рея — тот вытянулся в струну, опустил взгляд — и остановился перед приятелем. — Я твой друг, Рей? Правда?
— Да, — пробормотал Мальсибер с претензией на уверенность.
Эван заулыбался шире.
— Значит, ты всё-таки глупее Уолтера, — он поставил ногу в ботинке на носок начищенной туфли Рейнальда и надавил. Рей дёрнулся, побледнел, но прикусил губу, не позволяя себе ни звука. — В стае положение каждого хищника определяется его силой, Рей, а не заботой и подачками, — обернувшись, Эван запустил кружку в противоположную стену — та разбилась аккурат над тумбочкой Снегга, сладко пахнущий травяной сбор оставил длинную дорожку капель через всю комнату и безнадёжно испортил неосмотрительно забытые на тумбочке свитки. Рей охнул, и Эван тут же наступил на его ногу сильнее. На своей подстилке вскинулся жалкий бигль и зарычал, но тихо и без уверенности, что хочет ввязываться. — Ещё раз подобное сделаешь, подачка полетит в твою голову. Понял?
— Я… я понял, Эван, — просипел Мальсибер.
С новой улыбкой Эван отступил и вернулся на свою кровать. Как только он отошёл, бигль подорвался с места и бросился к хозяину, заскулил, ткнулся мордой ему в голени. Наклонившись, Рей неловко погладил пса по спине, избегая смотреть на Эвана. А тот вновь растянулся на кровати и прикрыл глаза, теперь уж точно намеренный получить заслуженный отдых. Только заметил перед тем, как расслабиться:
— Рей. Я всё ещё пытаюсь определить, член ли ты моей стаи.
Мальсибер не ответил, но это и не требовалось. С чувством выполненного долга Эван провалился в глубокий сон.
***
Утром в субботу Эван ощутил себя буквально другим человеком. Слабость отступила окончательно, и юноша полон был желания действия. Вылилось оно в продуктивную учёбу: чем глубже в триместр, тем сильнее возрастала нагрузка, и чтобы не иметь хвостов и не писать заданные эссе на коленке в последний вечер, требовалось время.
В библиотеке было светло, тихо и тепло — практически полная противоположность общей гостиной Слизерина, где в последнее время Эван предпочитал не засиживаться. Ему не нравился окрас внимания, обращённого к нему, — преимущественно насмешливо оценивающего, на грани презрения. Пусть на Рождественском балу у Блэков Орион пожал руку Монтгомери Розье, лорд Арктурус ему руки не подал, предпочёл попросту не замечать.
Это не осталось неотмеченным; пошли пересуды. В самом деле, не может ведь так долго держаться неудовольствие лорда Блэка породнившейся с ним чистокровной семьёй, если дело лишь в происшествии, имевшем место более полугода назад — том дурацком случае с подземельями, когда Эван и Уолтер хотели наказать Холмса, а в поле «шутки» неожиданно попал идиот Сириус. Что бы между Блэками и Розье ни происходило, это не могло быть последствием подростковых разборок… Наверное, как раз из-за происходящего у отца и прибавилось седых волос.
В попытках отрешиться от семейных проблем Эван просидел бы за книгами до самого ужина, если бы с началом сумерек в окно библиотеки не постучала его неясыть.
Многие из посетителей вскинули головы от фолиантов, а библиотекарша ошпарила сову таким взглядом, словно собиралась пустить на митлоуф. Поджав губы, Эван поднялся с места и направился к окну; распахнув его, впустил в согретое пламенем камина помещение морозную свежесть позднего февраля, за что уже сам удостоился уничтожающего взгляда седой библиотекарши. Быстро отвязав записку, Эван вернул птицу в объятия сумерек.
Мой дорогой Эван,
Это кровь, в которой отражается большой огонь. Пожалуйста, береги себя.
С любовью,
Лисанна
— Что ещё к Мордреду за?.. — пробормотал Эван, нахмурившись.
И вдруг его поразил такой удар боли, каких не бывало с раннего детства, когда умерла мама. Вскрикнув, Эван схватился за виски — те словно сдавило раскалённым железным обручем, сжимавшимся с каждым моментом. Грудная клетка вздымалась часто и резко, и Эван, зажмурившись, рефлекторно опёрся на что-то, чтобы не упасть — его шатало, как пьяного, а голова взрывалась, и всё его существо сгинуло в объятиях пламени.
Полутёмная комната, начинающая заполняться дымом, пропахшая смертью и плавленой плотью. Деревянный стол с разбросанными на нём бумагами и одинокой свечой в латунном подсвечнике. Багряная кровь на полу, забирающаяся в щели досок. Занимающийся пожар.
— Ты в порядке?
Эван распахнул глаза — на него смотрела, остановившись рядом, Хлоя Бенсон. Её серые глаза за стёклами очков полнились участия и какого-то ещё чувства, даже более мерзкого, похожего на понимание. Как будто дворняга способна понять чистокровного.
— Не твоё дело, грязнокровка, — процедил Эван, отшатнувшись от неё. Ноги едва держали, но ему хватило сил привалиться спиной к боку стеллажа с книгами.
В отличие от Эванс или Снегга, Бенсон на обзывание не разозлилась. Её пронзительный взгляд похолодел, и то ненамного.
— Ты обронил, — сказала Бенсон и протянула Эвану записку Лисанны. Тот выдернул её из тонких пальцев и сунул в карман брюк.
— Ещё что-то?
Девчонка чуть наклонила набок голову — и вдруг Эвану вспомнилось, что не всегда она носила эти уродские дешёвые очки. Раньше, в самом первом триместре, её глаза не скрывались за линзами, и они были… Эван не смог вспомнить ничего, кроме вечного наклона головы и чёлки, падающей на глаза. Сейчас девчонка, в отличие от первого курса, смотрела прямо и уверенно.
— Оставь в покое Лили, пожалуйста.
Её твёрдый, почти властный тон заставил Эвана встрепенуться. Он резко выпрямился, с растущей злостью глядя на девку в скатавшемся кардигане и самодельной юбке.
— Ты требуешь или угрожаешь, Бенсон?
— Я прошу, — выделила грязнокровка тоном. — Хорошего вечера, — добавила она и удалилась, прихватив заплатанный рюкзачок.
Эван с силой провёл ладонями по волосам, пытаясь вернуть себе равновесие. Однако оно не желало приходить — вид незнакомой, наполненной едким дымом комнаты вновь встал перед глазами, и Эван заскрежетал зубами в бессилии. Головная боль и не думала отступать.
Не выдержав, он пришёл-таки в больничное крыло. Старуха Томсон, едва увидев его, всплеснула руками и разразилась целой тирадой о безалаберных мальчишках, раньше сроку вгоняющих себя в могилы. Параллельно с этим она влила в Эвана не меньше литра различных зелий, после которых, если говорить начистоту, ему всё-таки полегчало.