Впрочем, распознание входящих было не единственной функцией рун в отделе, и лабиринтом он звался не просто так. Помещений и секторов здесь располагалось куда больше, чем казалось на первый взгляд и, конечно, чем объявлял при остановке на втором уровне лифт. О существовании многих знал мало кто в Министерстве за пределами Правопорядка, а некоторые являлись полумифическими даже для сотрудников самого отдела. У каждого здесь был свой уровень допуска, ограничивающий количество мест, в которое сотрудник может пройти. Посторонних и вовсе не пропускало дальше холла перед лифтами — им требовался сопровождающий из числа сотрудников Правопорядка (ими обычно занималась секретарь Крауча). Достигалось это сочетанием иллюзий с созданием как кажущихся физическими, так и чисто энергетических стен. Штаб Отдела правопорядка обязан быть крепостью, и именно ею он и являлся; лишь защитники мельчали с годами, но не мощь самой цитадели.
Пока они с Гринграссом шли в другой конец этажа, Брайан не без скорби подумал, что, если так пойдёт и дальше, система защиты Правопорядка окончательно перейдёт в разряд легендарной, а главное неповторимой магии. Так уже произошло с Тайнами — даже сами невыразимцы не понимали законов, по которым живут пространственные чары их отдела; исключение составлял, возможно, только жуткий батюшка Рафаэля.
Знания старой магии умирали. Её чары были слишком громоздки и запутаны, завязаны на совсем иные понятия, нежели современные облегчённые аналоги. В эпоху, когда все куда-то спешат, почти не осталось места вдумчивому плетению заклинаний, долгому черчению рун, согласованию наведения масштабных чар с положением звёзд и планет, лунными циклами. Старая магия не была мощнее — она была… сложнее, глубже. Она являлась наследием времён, когда волшебники уважали мир, в котором жили.
От этого уважения мало что осталось, и это, пожалуй, тревожило Брайана больше всего. С каждой трибуны чистокровные кричали: мы — основа, мы — память волшебного мира. Но спросишь Рудольфуса Лестрейнджа, что в школе кричал громче всех, о великаньих ловушках вблизи Хогвартса — он фыркнет и отвернётся, сделает вид, что вопрос о какой-то ерунде. И таких, как он, большинство.
Брайан не пытался притворяться отличным от толпы. Однако ему, по крайней мере, было интересно познавать магию глубже. Для этого у него был Рафаэль, чей род — один из последних среди чистокровных, чтущих не только социальные, но и магические традиции. Гринграссы, Бёрки, Нотты — вот, пожалуй, и всё. Последние осколки былого подхода к магии, древнего понимания. И именно оно наряду с тщательно культивируемыми наследственными чертами делало подобных чародеев самыми опасными. Сложно противостоять тому, что не понимаешь.
Является ли чем-то подобным Эван Розье — наследником не знания, но специфических умений? Если бы это не подозревалось, от Гринграсса бы не потребовали на него посмотреть.
В другом конце этажа-лабиринта располагалась допросная, дизайн которой кто-то неглупый подсмотрел у маглов. Между двумя комнатами в стене сделали окно, закрытое плотным слоем чар, пропускающих как свет, так и звук лишь в одном направлении. Чтобы сгладить мрачность, проецируемую дверьми этих комнат, перед ними устроили небольшой островок уюта с глубокими кожаными креслами, журнальным столиком и пальмами в массивных горшках. Так как допросы в Правопорядке случались в последние годы нечасто, большую часть времени этот уголок использовали для перерывов на чай сотрудники самого отдела.
В тот день, однако, кресла занимали посторонние люди. Завидев их, Брайан ускорил шаг, борясь со стыдом за проклятое гнездо на голове. Знал бы, что так день повернётся — непременно бы причесался с утра!
— Здравствуйте, профессор Слизнорт.
— Брайан! — прогудел Слизнорт, поднимаясь из кресла. — Рад вас видеть, молодой человек, — он проворно схватил руку Брайана и как следует тряхнул. Следом за напарником пришёл Рафаэль, и их старый преподаватель сконфузился: — И Гринграсс, да, конечно… Как вы поживаете, Поттер? Как ваша матушка, дорогая Дорея?
— Всё замечательно, спасибо, сэр. Матушка будет очень рада узнать, что вы о ней справлялись, — чуть вымученно проговорил Брайан и, повернувшись, неглубоко поклонился: — Добрый день, миссис Лестрейндж.
— Поттер, — надменно кивнула Беллатриса-уже-не-Блэк, колюче рассматривая его. Отдельный презрительный взгляд достался лохмам.
— Вы сопровождаете мальчика? — удивлённо уточнил Брайан — он ожидал самого Монтгомери Розье, дело всё же серьёзное. Но, похоже, у старшего Розье не нашлось времени на сына.
— Его отец попросил меня, — отрезала миссис Лестрейндж с видом донельзя оскорблённым. — Я забочусь о благе моего кузена!
— Хорошо, — немного невпопад кивнул Брайан, больше озабоченный не словами девушки, а тем фактом, что её наманикюренные ноготочки ласково проходятся по волшебной палочке. Чёрный же тяжёлый взгляд миссис Лестрейндж скользнул на Гринграсса. Того, неожиданно, это не волновало. Притаившись в полутени за одной из декоративных пальм, вниманием своим Рафаэль охватил лишь мальчика, сидевшего по правую руку от миссис Лестрейндж.
Брайан тоже присмотрелся к Эвану Розье. Неподвижно застывший в кресле, он показался Брайану хрупче хрустального фиала. От него веяло чем-то мрачным, тревожным, забитым; на худом лице не было ни кровинки. Крепким ногтем большого пальца мальчик монотонно царапал ладонь — до ярких полос на коже. Совершенно рефлекторно Брайан дёрнулся его остановить, взять его руки в свои, но сознательно задавил порыв на полушаге, смутился, растрепал волосы. Рафаэль позади него хмыкнул, миссис Лестрейндж недобро прищурилась.
— А вы, я полагаю, мистер Эван Розье? — спросил Брайан в надежде сгладить неловкость. — Меня зовут Брайан Поттер, я проведу беседу.
Мальчик поднял широко распахнутые голубые глаза на него, и из головы Брайана окончательно выветрились подробности дела, ради которого они все здесь собрались. Ведь Эван так отчаянно напоминал Рафаэля образца курса первого-второго. Его, как и Рафаэля, Брайану хотелось понять и поддержать.
— Не бойся, всё будет хорошо, — попытался улыбкой приободрить он мальчика.
— Я не боюсь, — возразил тот, хотя видно было, что это неправда. Миссис Лестрейндж покровительственно опустила руку ему на плечо.
— Он не боится, Поттер. А я же, в свою очередь, решительно не понимаю, зачем это… представление, — процедила она, так знакомо презрительно поджимая губы.
— Это необходимая мера, — ответил Брайан, стараясь удержать формальный тон. Он не имел права думать о ней как о несносной девчонке, с которой не раз вступал в дуэль в школе. Она — миссис Лестрейндж, жена наследника чистокровного рода, чей глава имеет весомые связи в Министерстве. Что ещё важнее, эта девушка — Блэк по крови. Грубить Беллатрисе теперь, когда они выросли — разбивать сердце матушки.
— Час, — каркнул Гринграсс, его резкий голос заставил Слизнорта и маленького Розье вздрогнуть.
— Да, пора начинать, — проговорил Брайан. — Эван, пожалуйста, пойдём со мной. Профессор, миссис Лестрейндж, будьте добры, подождите здесь.
— Я хочу проследить за тем, что и как ты будешь спрашивать у моего кузена, — отчеканила миссис Лестрейндж, поднимаясь из кресла.
— К сожалению, я не могу вам этого позволить, — возразил Брайан. — Однако, заверяю, в течение трёх рабочих дней вы получите полный письменный отчёт о ходе беседы.
— Меня это не устраивает! — провозгласила Белла, и, Мерлин, чего стоило Брайану сдержаться!
Из тени за пальмой выступил Гринграсс. Встав между Брайаном и Беллатрисой, он произнёс:
— Правила, — и указал ей на кресло.
Воздух в уютном закутке сгустился, потемнел. Рафаэль и Беллатриса, забыв обо всём, испепеляли друг друга взглядами. Слизнорт знал, чем это чревато, лучше многих, а потому спешно затараторил:
— Правила неоспоримы! Беллатриса, дорогуша, давайте присядем. Секретарь Бартемиуса обещалась принести нам с вами чай и засахаренные ананасы — вы мне расскажете о себе, пока молодые люди беседуют с Эваном…