Брайан вдруг вспомнил, что его волосы были уложены заботливой рукой Изольды специально к обеду. Испугавшись, что нарушил их идеальный вид, порывисто выдернул пальцы из шевелюры и попытался её пригладить, но, судя по ощущениям, это не требовалось — волосы ощущались ровно так же идеально уложенными, как и до покушения забывчивым Брайаном. Не те ли это чары, которыми выравнивает свои усы мистер Крауч?..
— И что дальше?
— Прости, — мотнул головой Брайан и продолжил рассказ: — В общем, когда мы перешли на второй курс, у профессоров выработался рефлекс обвинения Рафаэля в любых происшествиях, хоть немного подходящих под определение «результат проклятия». Поэтому, когда в самом начале нашего второго курса моего друга Гидеона Пруэтта прокляли на несчастья, все моментально заговорили об исключении Гринграсса, — Брайан против воли поёжился. Это время, пожалуй, было худшим его воспоминанием о школе. Оно и ещё тот раз, когда Лестрейндж едва не убил Гидеона. — Никого не волновало, что проклятие было слишком сильным и продуманным для плохо себя контролирующего подростка, — проговорил Брайан с застарелым возмущением. Он уважал МакГонагалл и Флитвика, но до сих пор не простил того, как синхронно, без разбирательств они обвинили Гринграсса. — Мне это не понравилось. Я и раньше вступался за Рафаэля, когда знал, кто виноват в происшествиях, за которые судят его. В тот раз потратил две недели и нарушил половину школьных правил, но доказал, что Гринграсс не причастен.
— И кто оказался виновным?
— Этого так и не выяснили до сих пор, — вздохнул Брайан с печалью. Даже когда стали старше, им не удалось отследить автора той мерзости, по вине которой Гидеон до конца жизни обременён печатью неудач. Это, должно быть, связано с родом, разборками «взрослых» — иначе никак. — Но, по крайней мере, мне и помогавшим друзьям удалось обелить Рафаэля, — Брайан всегда рассказывал, что друзья помогали ему, хотя Орсон по большей части в открытую сомневался, стоит ли впрягаться из-за Гринграсса, а Гидеон, когда приходил в себя на больничной койке, мог лишь предоставить информацию и поучаствовать в обсуждении. — После этого профессора ненадолго возненавидели меня, лишившего их шанса досрочно избавиться от Гринграсса. А он сам подошёл ко мне сказать спасибо.
Брайан улыбнулся. В этом было нечто бесконечно трогательное — в том, как Рафаэль переборол свою ненависть к людям и выловил его в коридоре, молча и пряча глаза сунул коробку конфет. Эти конфеты (шоколадные, с кремовой помадкой внутри — Брайан до сих пор помнил их вкус) были лучшим, что знал маленький Рафаэль в своей жизни — и именно лучшее он принёс заступнику. Брайан тогда растрогался до слёз, и не было уже ни шанса, что он оставит без своего внимания (и сладостей всех мастей) показавшего ему мягкое брюшко слизеринца.
— Так как-то и завертелось. Поначалу моя гриффиндорская компания не была в восторге от идеи принятия в наши ряды не просто слизеринца, так ещё и Гринграсса, но по итогу Вуд и Пруэтт смирились.
— Стало быть, раз ты решил вершить добро и причинять справедливость, тебя и «Хогвартс-Экспресс» с курса не собьёт, — усмехнулся Дэвид. — Всё понятно, знаем такую породу.
— Что ты знаешь, дитя? — улыбнулся в ответ Брайан. — Я ответил на твой вопрос?
— На вопрос — да, — кивнул Дэвид, вновь становясь сосредоточенным. — Теперь посоветуй, что мне делать с жертвой моих дружелюбных замыслов.
— Не зная всей ситуации, сложно советовать… Но в целом могу сказать, что тебе стоит быть открытым и готовым слушать, а что важнее — слышать и понимать другого человека. Потрать время, спрашивая его о том, что нравится и нет, что веселит, заставляет плакать, мотивирует, побуждает гордиться или сомневаться в себе. Узнай человека, и ты непременно найдёшь нечто, за что его можно полюбить. В каждом из нас есть интересное и хорошее, важно — чтобы другой человек захотел это найти.
— Значит, для дружбы нужно любить человека за что-то?
— Не только, но и не без этого, — кивнул Брайан. Дэвид закатил глаза и протянул:
— Высшая трансфигурация выглядит проще всей этой хуеты с дружбой.
— Следи за языком! — одёрнул его Брайан и прописал ещё один подзатыльник. На этот раз Дэвид почти успел увернуться.
***
Остаток дня прошёл практически великолепно, не считая того факта, что Джим не хотел общаться ни с Брайаном, ни с братом. Дэвида это как будто не заботило — просидев с семьёй всё положенное время в глубокой задумчивости, отвечая на обращённые к нему вопросы механически, после ужина Дэвид сбежал к себе в комнату. Вскоре после него ретировался и Джим, сославшись на необходимость заняться эссе, заданными на каникулы. Когда с ними остался лишь Брайан, родители и дядя с тётей перестали отыгрывать лёгкость и радость.
Они перебрались из столовой в гостиную, где Лолли развела камин — единственный источник света. Матушка и тётя пили вино, Брайану с отцом и себе дядя налил испанский бренди. Грея в руках пузатый бокал на короткой ножке, Брайан вновь подумал о друге. Проверил часы: Рафаэль Гринграсс — в Министерстве магии. Уже пора начинать беспокоиться? Наверное, рано; сперва стоит дождаться ответа на посланное в обед письмо…
— Куинни и Якоб пишут, что замечательно устроились в Нью-Йорке, — тётя Юфимия свила пальцы в замок, нервно поднесла к груди. — Возможно, нам с Флимонтом в самом деле стоит принять их предложение и переехать?
— Переехать?! — изумился Брайан. — В Нью-Йорк?! То есть… — он смутился под взглядами родителей. — Это же так далеко. И смогут ли Джеймс и Дэвид продолжать учиться в Хогвартсе?
— Я бы уже сейчас предпочла, чтобы они занимались дома, — пояснила тётя. — В последнее время Хогвартс перестал быть тем безопасным местом, которое мы знали. Я не хочу винить в этом Альбуса, видит Мерлин, он делает всё в его силах, однако то, что происходит в школе, пугает меня, — она бросила на Брайана сочувственный взгляд. — Даже когда Брайан учился, имели место крайне неприятные случаи, а теперь стычки детей становятся по-настоящему опасными. Взять хотя бы нападение на ту бедную маглорождённую девочку, которую спас Дэвид. Причём спас он её буквально от смерти. В наши годы подобные нападения в стенах замка были немыслимы!
— В этом виновато современное воспитание, а не порядки в школе, — возразил отец. — В наши годы чистокровных воспитывали строже, в них было больше чести и достоинства.
— Не соглашусь, — покачал головой дядя Флимонт. — Именно наше поколение и прочие рождённые в первой половине века ответственны за то, что творит теперешнее юношество. В самом деле, нас, когда воспитывали, готовили быть опорой магического общества, хранителями знаний и традиций. Однако война с Гриндевальдом слишком сильно искорёжила все понятия: с одной стороны, дала маглорождённым толчок бороться за лучшее место под солнцем, с другой, напугала чистокровных перспективой потери своего веками складывавшегося статуса. Я недавно имел беседу с Арктурусом; он, когда говорит «опора», нынче подразумевает «железная хватка на стране», не более. Сохранение знаний и традиций для него и подобных лишь ширма. Прости, Дорея, что при тебе так говорю о твоём кузене, однако это реальность.
Матушка медленно кивнула.
— Я не таю на тебя зла, Флимонт. Ты учёный, тебе положено рассуждать так, и я нахожу важным то, что люди, подобные тебе, ратуют за сохранение нашей культуры и древних знаний. Однако так же, как ты являешься учёным, Арктурус является политиком. Я считаю, именно работая вместе, чистокровные политики и учёные сумеют сохранить целостность фундамента нашего мира.
— Я бы согласился с этим, если бы Арктурус допускал движение вперёд. Однако он предпочитает жить по законам девятнадцатого века и притворяться, что ни единого из потрясений двадцатого не было…
Брайан откинулся на спинку кресла, подавляя стон. Он так старательно избегал разговоров о политике с Флинтом — и вот теперь они настигли его дома.