Хината отложила журнал и уткнулась носом в подушку, прокручивая в уме каждое слово снова и снова. На душе сделалось мерзко.
«Я убила столько человек, но при этом не могу превратить животное в объект… Значит ли это, что жизнь человека для меня значит меньше, чем жизнь червя или мыши?»
Удар был сокрушителен в своей неожиданности, хотя, конечно же, профессор Дамблдор не задумывал ничего такого.
Хината всегда считала себя далеко не идеальным, но в целом хорошим человеком. И для шиноби, наверное, она была неплоха… по крайней мере, человечна. Здесь же, в этом мире, её излишняя по меркам шиноби человечность приравнивалась к таковой монстров, ещё и облачена была в лицемерие. Стало быть, животное обратить камнем — мораль не позволяет, а вот отнять жизнь у человека — вполне.
Среди шиноби это было приемлемо, так как цель полностью оправдывала средства для всех, за исключением уникумов вроде Наруто-куна. Для Хинаты — в рутине тоже, пусть в глубине души и хотелось иного. Хотелось, чтобы жизнь человека была важнее цели, чтобы люди вроде Хатаке Сакумо, ставившие жизни товарищей выше успеха миссии, считались героями, а не порицались. Хотелось… мира и благоденствия?
Хотелось того, что давал новый мир.
«Круг реинкарнаций… Я была перерождена — я продолжаю существовать, — Хината перевернулась на спину, уставилась в темноту под пологом. — Вот только кто я в этой жизни: птица или камень?»
***
Для Рея весь май прошёл в тревогах. Его беспокоила близость Розье (тот ничего не предпринимал, но улыбался нехорошо), непонятное настроение отца, годовые экзамены. Вдобавок, Хлоя, прежде проводившая с ним большую часть свободного времени, с начала семестра разрывалась между другими людьми и их проблемами. Неприятный червячок копошился в душе Рея от этого; Хлоя стала самым близким для него человеком, и терять её, тем более добровольно отдавать другим Рей не собирался. Да, это было эгоистично — Рей считал, что вполне мог себе позволить толику эгоизма после всех лишений и жертв.
Поэтому на каждом совместном с Гриффиндором уроке он решительно теснил плечом Люпина, порывавшегося сесть рядом с Хлоей, и устраивался возле неё сам. Поразительно; это стало так привычно, будто они всегда сидели вместе, а не всего лишь несколько месяцев. К Хлое Бенсон Рея тянуло куда сильнее, чем к Гекате Паркинсон, приятельнице его детства, с которой они выросли вместе из-за дружбы отцов. Может быть, потому что Хлоя поддерживала его, а не смеялась, когда Розье избивал его прошлым летом; может быть, потому что в ней не было притворства и фальши, сочившихся из Гекаты.
Рей ненавидел фальшь — едва не единственное, что делало его похожим на отца. И если Рей хотя бы мог сделать вид, что принимает её, отец не разменивался на притворство. И Рей хотел стать таким.
Вот только как не притворяться на Слизерине, где интригами и ложью пронизано всё? «Наверное, держась проверенных людей», — предполагал Рей, вспоминая о близости отца со старшим Паркинсоном и Трэверсом со школьной скамьи. Рей знал, что может доверять Хлое Бенсон; у неё не было причин предавать его, да и не видел он в ней такого желания. Её доброта была всеобъемлюща — Рею никогда не приходилось встречать настолько открытого другим человека. За неё он был намерен цепляться всеми возможными способами.
В попытке вовлечь её в разговор — девушка выглядела отрешённой и как будто подавленной в тот день — на очередной истории магии Рей указал на корешок старого выпуска «Трансфигурации сегодня», торчавший из потрёпанного рюкзачка Хлои:
— Это для подготовки к экзаменам?
Хлоя легко вздрогнула — не ожидала, что он заговорит, ведь обычно Рей не отвлекался на уроках. Но тут он просто не мог молчать — видел её подавленность и хотел как-нибудь приободрить. Показать, что поддержка в их связи может быть взаимной.
— Не совсем, — Хлоя достала журнал и положила перед собой, посомневавшись, открыла определённую страницу и пододвинула к Рею. Тот пробежал текст взглядом быстро, кивнул с узнаванием.
— Ты читал это прежде? — заинтересовалась Хлоя.
— Вроде того, — Рейнальд подчеркнул ногтем имя в заголовке. — Стефания Мальсибер — великий ум своего времени и моя двоюродная прапрабабушка. Её статьи мне читали на ночь вместо сказок, — он тихо усмехнулся, но сам понимал, что неловко, быстро пригладил волосы.
— И что ты об этом думаешь? — спросила Хлоя шёпотом, однако с жаром, которого Рею не доводилось слышать от неё никогда прежде.
— О моральности того, чем мы занимаемся на трансфигурации в этом году? — Хлоя быстро кивнула, но Рей не торопился продолжать; скользнул взглядом по классу (каждый занимался своим, даже Холмс не пытался записывать лекцию), по профессору Бинсу, бубнившему околесицу. — Понимаешь, меня растили в убеждении, что магия сама по себе не несёт никакой морали. Например, моя мама, специалист по защитным руническим построениям, говорит, их нельзя назвать аморальными просто потому что они настроены уничтожать того, кто пытается их вскрыть. Магия — всего лишь орудие, и только применивший его отвечает за этику и прочие философские концепты.
— Орудие не отвечает за этику… — тихо повторила за ним Хлоя.
— Как оно может, если оно неживое? — пожал плечами Рей и неприятно удивился, когда от его слов Хлоя погрустнела. — Что такое?
— Ничего, я задумалась о другом, — ответила она с извиняющейся улыбкой. — А на что ссылаются вот здесь? — она ткнула пальчиком в страницу. — Ты не знаешь?
Рей посмотрел, куда она указала.
— Знаю, — проговорил он не без самодовольства. — В начале века у маглов была крайне кровопролитная война — они называют её Первой мировой. Из-за её ужасов многие рядовые волшебники стали помогать маглам, но Министерство не хотело этого допускать. С одной стороны, проблема была в повышении риска рассекречивания нашего общества. С другой, если бы волшебники каждой страны стали помогать «своим» маглам, это могло перерасти в войну между самими волшебниками. Такого Конфедерация допустить не могла, поэтому специальным распоряжением потребовала от магических правительств всех стран-участниц невмешательства. Тех, кто нарушал запрет, судили за незаконное применение волшебства. Но, конечно, всегда находились моралисты… то есть те, кому безразлична была политическая сторона дела и возможные последствия. Таким был и лорд Поттер, — Рей невольно перевёл взгляд на Джеймса, увлечённо обсуждавшего что-то с Сириусом. — Родной дед Джеймса. Он был членом Визенгамота в те годы и всегда выступал на стороне подсудимых по таким делам. Но у него было очень мало поддержки, и в один день он взорвался. Если коротко, Поттер полил грязью министра за бездействие, Визенгамот — за безмолвное подчинение Министерству, чистокровных — за наплевательское отношение к обязанностям перед страной и обществом. Вдобавок ко всему, он отказался от лордского статуса Поттеров, заявив, что этот статус давно потерял своё первоначальное значение: клятву защищать интересы магического сообщества, — Рей покачал головой и вернул взгляд Хлое. Та слушала его с большим интересом.
— Я мало знаю об этом, — призналась она. — О политике, взглядах чистокровных, лордах…
Рей воодушевился.
— До конца урока есть ещё время, уж о лордах я успею рассказать, если хочешь.
— Будь так добр, — улыбнулась ему Хлоя.
— На самом деле титул лордов существует у нас относительно недавно, ещё и трёхсот лет не прошло, — негромко начал Рей. — События вокруг их появления — это один из немногих моментов, в которых магическая история тесно сплетена с магловской… Может быть, ты знаешь из своей магловской школы о революции 1688 года, в ходе которой свергли короля Якова из рода Стюартов и на смену ему пришёл Вильгельм Оранский?
— Знаю, — подтвердила Хлоя. — У маглов эту революцию называют переломным моментом в истории Великобритании.
Рей кивнул, но скорее себе — у него плохо с датами, но события вокруг введения Статута о секретности слишком значимы, на них слишком многое завязано, чтобы не знать события тех времён буквально по месяцам. Впрочем, Хлое он рассказал укороченную версию:
— Для магов она не менее важна. Яков Стюарт был католиком и поддерживал гонения на волшебников здесь, на островах. В те времена инквизиция, — он выплюнул слово со старым родовым отвращением, — была уже не так сильна, но её дело ещё жило в некоторых регионах. Поэтому, пока остальные прятались и выживали, главы семи магических семей предложили свою помощь маглам, чтобы свергнуть неугодного всем короля. И они помогли, после чего с новым королём, тем самым Вильгельмом и его королевой Марией, заключили договор, переросший затем в Статут о секретности, принятый в 1689-ом: соглашение о том, что маги уходят в тень и контакты их с магловским миром сводятся ко взаимному информированию о серьёзных происшествиях правительствами. Другие страны также привлекла идея, и Статут очень быстро стал международным. Через год после принятия Статута появилась Международная конфедерация магов — гарант его исполнения. И всё это с прямым влиянием семи британских волшебников, которые до образования в 1707-ом Министерства магии и осуществляли связь между мирами волшебников и маглов. Чтобы подчеркнуть их статус, а также признательность короля (хотя о последнем теперь не любят говорить, всё же король был маглом), тем семерым были пожалованы наследуемые титулы лордов. В мире маглов это ввело их в парламент (от этой привилегии их потомки гордо отказались годы спустя), в магическом — дало средство для объединения разрозненного общества вокруг себя и создания той социальной модели, которая существует и по сей день.