Домашний кабинет отца являлся святая святых. Брайан был допущен туда всего несколько раз за свою жизнь: когда получил письмо из Хогвартса; когда после первого курса отец решил поговорить о Гринграссе; когда после четвёртого Брайан заявил, что будет сдавать экзамены, необходимые для зачисления в школу мракоборцев; когда он окончил школу и они с отцом долго обсуждали будущее. И вот вновь Брайан стоял у заветной двери, а ощущение было — словно на пороге новой вехи жизни.
Одного мига внутри кабинета хватило, чтобы понять: жизнь до перехода через порог была лучше.
— Сядь, — отец указал на жёсткий стул перед своим рабочим столом; сам не сел, упёрся кулаками в столешницу. От него пахло грозой, и будь Брайан в собачьем своём обличии, опустил бы голову и виновато прижал бы уши. Как человек, впрочем, он расправил плечи и приподнял подбородок, встречаясь с отцом взглядами. — Не ожидал от тебя такой глупости.
Крылья носа дёрнулись, но Брайан смолчал.
— Я надеялся, с годами это пройдёт, но ты так и не научился сперва думать о последствиях и уже потом что-то делать, — продолжал отец. Остались бы у него силы после дня в Министерстве — кричал бы; но сил не было, и он говорил глухо и ровно, взглядом выражая всю степень собственного разочарования в сыне. — Ты совсем не догадывался, что не тебе вставать поперёк пути Отдела тайн?
— Чем я лучше или хуже кого-либо другого? — не выдержав, насупился Брайан.
— Не прикидывайся идиотом! — всё-таки рявкнул отец и потёр переносицу. — Брайан, серьёзно. Ты лучше многих знаешь натуру Гринграссов — скажешь, что не подозревал об их злопамятстве?
Брайан передёрнул плечами: не подозревал, а знал наверняка. Вот только…
— Когда принимал решение о будущем для Джима, я о Гринграссах не думал.
— А следовало. Потому что Гринграсс-старший много думал всё это время о тебе, — отец всё-таки опустился в кресло, устроил руки на подлокотниках. — Вторгшись на территорию Тайн, ты дал ему власть над собой. Я ничего не смог сделать.
— Постой… что? — встрепенулся Брайан. Ощущение вехи усилилось.
— Аргументация была, что настолько своевольный, безответственный, не подчиняющийся уставу маг не может быть зачислен в школу мракоборцев.
Сердце пропустило удар, и Брайан впился ногтями в ладони. В голове разом стало пусто, на душе — тяжело.
— Я понимаю.
— Понимает он, — процедил отец сердито. — И что, ты думаешь, будет теперь, когда я не могу принять тебя в управление?
— Я продолжу работать на Правопорядок. Возможно, со временем…
— В Правопорядок дорога тебе также закрыта: Крауч уже списал тебя и не возьмёт обратно.
Дёрнув бровями, Брайан прикусил губу. Отец что-то недоговаривал — не мог решиться сказать.
— И каково моё будущее?
— Отдел тайн.
========== Глава 40. Обыденность повседневности. Часть 1 ==========
Сару хоронили на старинном кладбище Годриковой Впадины. Среди десятков могил знаменитых магов её могилка терялась, казалась незначительной — но только не для Джима.
Он стоял в первом ряду, между Деем и плачущей Элен. Брат казался каменным — что те ангелы из мрамора с пустыми глазами. В отличие от него, Элли — и Элайджа, и Бобби, и Джон — не скрывала горя от потери подруги. Такой внезапной, страшной, безумной потери…
Джима не было с друзьями, когда это произошло. Проводив своего змеиного приятеля, Дэвид вернулся за ним, и братья вместе пошли домой. Всё случилось вскоре после: что-то в еде вызвало аллергическую реакцию (как сын зельевара, Джим знал о реакциях на вещества, сам пару раз оказывался с их последствиями в Мунго), и Сара задохнулась в считанные минуты. Ребята просто не успели ничего сделать. Да, говоря начистоту, и не могли.
«А я бы… смог?» — спрашивал себя Джим, пока аккуратный светлый гроб опускали в разверзнутую пасть земли. Мама Сары заходилась в истерике, и Джим старался на неё не смотреть: было в наблюдении за чужим горем что-то неловкое, стыдное. Убитая горем женщина рыдала в плечо мужа, лепеча про то, как рано, как несправедливо.
Несправедливо — именно так это и чувствовалось. Сара ведь хорошая девчонка была: добрая, внимательная к друзьям, а на роликах как каталась — всем фору давала! Джим решил запомнить её именно такой: окружённой светом, с заразительным смехом рассекающей на роликах, и ленты из кос струятся за нею по воздуху.
«Почему?!.. За что?..» — Джим даже не мог полностью сформулировать свои вопросы. А если бы смог — к кому их обращать? К богу? Джим не был уверен, что верит в его существование. Уж точно не после того, как его подруга умерла в мучениях.
«А ведь так могла закончить Хлоя Бенсон».
От внезапно всплывшей мысли Джим вздрогнул, и стоявшая позади мама мягко сжала его плечо. Джим никак не отреагировал: его существом завладела картина, на которой посреди уютного школьного дворика Хлоя Бенсон задыхается и раздирает ногтями себе горло, не в силах вздохнуть. «Розье надо пояснить, что такого мы не потерпим», — твёрдо решил про себя Джим.
Гроб всё глубже опускался в землю — а Джим всё ярче преисполнялся решимостью встать на защиту своих, отвадить от слабых обидчиков. В конце концов, он гриффиндорец — это его обязанность.
«Но как защитить от смерти?»
Этого Джим не знал. Но обещал себе попробовать разобраться.
А ещё где-то под всем этим, на донышке сознания его нервы щекотало осознание, что конец может быть очень внезапным. Оно порождало страх: примитивный, необузданный. Что делать с ним, Джим — пока — не знал.
***
Сириус боялся только одного: что его заставят идти на свадьбу Цисси и Люца.
— Да не хочу я туда идти! — взорвался он, когда мать завела разговор о походе за новой парадной мантией. — И на свадьбу эту дурацкую не хочу!
По-настоящему он хотел — к Меде и Теду, но на их скромное бракосочетание мать, само собой, его не пустила. А затем ещё и не разрешила отправиться повидать новорождённую племяшку Нимфадору!
В ответ на решительную стойку Сириуса мать поднялась из кресла, где величаво восседала, попивая чай. Она возвысилась над сыном — и в комнате словно темнее стало, холоднее, и будь Сириус слабее характером, сжался бы в её грозном присутствии.
— Я не спрашивала твоего мнения, молодой человек, а давала указание! Это мероприятие крайне важно…
— А я хочу, чтобы спрашивала!
— Что ты себе позволяешь?! — взвизгнула мать, её аристократически бледное лицо уродливо покраснело, глаза лихорадочно заблестели. — Твои гриффиндорские выходки уже всем опротивели в этом доме!..
— В котором ты держишь меня заложником! — перебил её Сириус, доведённый ужасным первым месяцем каникул до границы терпения. А свадьба Цисси пнула в темноту неудержимого гнева. — Отпусти к дяде, раз видеть больше не можешь!
— Ах ты щенок! — палочка мгновенно оказалась в руке матери, и Сириус увернулся от красного луча. — Позор моей плоти! Как смеешь ты в таком тоне говорить со мной, своей родительницей?!
— Что за шум? — в гостиную заглянул отец — как раз в тот момент, когда Сириус резво юркнул за кресло, спасаясь от нового заклинания. — Вальбурга, Мерлина ради!
— Этот щенок слова разучился понимать! — мать попыталась обойти кресло, но отец встал у неё на пути.
— Ты думаешь, его порка научит?
— Выбьет дурь гриффиндорскую так точно!
— Это не дурь! — обиженно крикнул из-за кресла Сириус. — Это жизненная позиция!
— Видишь, у него позиция, — с сарказмом проговорил отец. — Вэл, ну когда от гриффиндорского мышления порка помогала?
— Моей порки они ещё не видели!.. — зловеще прошипела мать, выше поднимая палочку, но отец вновь не дал ей пройти.
— С нашим наследником дай мне разобраться. А ты займись более приличествующими даме твоего положения делами, — он с намёком поглядел на письма, высившиеся стопочкой на чайном столике. — Сириус, в коридор.
Настороженно высунувшись из-за кресла, Сириус оценил диспозицию: отец закрывал его от матери, которая дышала тяжело, пилила его взглядом убийственным, но палочку медленно опускала. Решив, что опасность миновала, Сириус выпрямился в полный рост и вскинул голову, горделиво расправил плечи — с таким важным видом и вышел в коридор. Отец последовал за ним.