— Ты не сказала полиции правду, — произнесла миссис Новицки, её голос — хриплый от табачного дыма и вечной приглушённой томности.
— Я рассказала полиции в точности то же, что и вам, миссис Новицки, — возразила Хината, глядя в окно. — Это и есть правда.
— Нет, — лаконично заметила директриса. — После того, как тебя отвезли в больницу, я поговорила с другими девочками… — женщина выпустила струйку дыма и заметила: — Если бы ты рассказала правду, Рут могла бы оказаться в тюрьме. Или если бы ты не закрыла от удара Маргарет, если уж на то пошло.
— Я это знаю.
До самого приюта они обе молчали, лишь мерно гудел мотор да гравий вылетал из-под колёс автомобиля, стучал по днищу. Водитель всю дорогу не издавал ни звука.
На пороге их встретили взволнованные воспитательницы и принялись ахать вокруг руки Хинаты. Та с вежливой, но чуточку нетерпеливой улыбкой поблагодарила их за сочувствие и вырвалась из окружения — только чтобы попасть в новое, созданное девочками всех возрастов. Младшие наперебой что-то спрашивали, старшие рассматривали и шептались между собой. Из дальнего конца холла на Хинату со смешанным чувством смотрели Кэндис, Саманта и Рут.
— Пустите! — вдруг раздалось над головами. Растолкав остальных, Мэгги налетела на Хинату и сжала в самых крепких объятиях, на которые была способна. — Ты как, Хлоя? Рука болит? Конечно болит, вон как тебя перештопали…
— Не придуши ты её, — хмыкнула подошедшая Кэт и оттянула подругу за воротник.
Только затем, чтобы самой обнять Хинату.
========== Глава 18. Личные дела мистера Холмса ==========
Дни Итачи проходили серо и безынтересно.
В приюте Вула было мало развлечений, привлекающих внимание деталей — едва ли не меньше. Итачи нравился чердак, как и в прошлом приюте, заваленный хламом, полузабытый и запертый, а потому представлявший собой прекрасную локацию для мелких тренировок. Нравилась библиотека, пусть и она мала, а книжки — засалены, замызганы, порой без страниц. С первых дней каникул Итачи погрузился в творчество Чарльза Диккенса и находил его идеально подходящим под собственное подавленно-скучное настроение.
Помимо чтения, Учиха много размышлял. Его отточенный мозг уставал без дела, поэтому днём, лёжа на жёстком матрасе в своей спальне или на траве под старым каштаном в саду, Итачи проигрывал в голове сценарии. Они касались решительно всего: возможного развития мира шиноби после войны; принятых Саске решений; будущего клана Учиха; того, что ждёт его самого и Хинату по окончании Хогвартса; вариантов общения в новом учебном году с одноклассниками; противоборства с Дейдарой; поиска и добычи сведений у своих местных «родителей»… Мысли о последних от скуки делались всё навязчивей, однако первый месяц каникул Итачи удерживал себя на месте — не зная уровня вовлечённости магов Хогвартса и Министерства в жизнь студентов школы на каникулах, он не хотел рисковать. Впрочем, его ночные тренировки дзюцу и мелкое применение Шарингана остались без внимания, и Итачи с большего успокоился. Пришла пора действовать.
Его план был просчитан до мелочей, время идеально отмерено. Сразу после завтрака, когда почти все дети вышли в голый приютский дворик посидеть на солнце, Итачи вернулся в свою комнату на втором этаже. Её окна очень удобно выходили на заднюю сторону дома, чем Учиха и намеревался воспользоваться. Создав клона — тот улёгся на кровать и взял со стола томик Диккенса, — Итачи открыл окно и выбрался наружу.
Зацепившись чакрой за стену, он осторожно и быстро спустился. Убедился, что ничей любопытный нос не виднеется в окнах, после чего побежал к забору и легко перепрыгнул его. Оказавшись в проулке, Итачи набросил Хенге — образ непримечательного мужчины средних лет, который использовал ещё в родном мире. Минута потребовалась, чтобы откалибровать походку, после чего Итачи решительно двинулся прочь от приюта.
На углу его ждал мистер Карлайл — сторож, у которого в этот день был выходной. Когда Итачи подошёл, мистер Карлайл молча протянул ему записку. Так же молча Учиха принял её, и каждый отправился своей дорогой: сторож — домой, с каждым шагом теряя воспоминания о случившемся, Итачи — к остановке, на ходу разворачивая сложенный вчетверо клочок бумаги.
Белл-стрит, 21. Станция метро Эджвер-роуд.
К записке скрепкой были прикреплены билеты, купленные на деньги, которые Итачи дал мистеру Карлайлу, когда накладывал гендзюцу.
Потратив десять минут на путь до метро и ещё сорок — на поездку в подземке, Итачи вышел на нужной станции и, сверившись с картой города, которую раздобыл ещё во время жизни в приюте святой Анны, свернул за угол на Белл-стрит. Она ничем не отличалась от многих других улочек Лондона: также ютилась между четырёхэтажных домов из кирпича, на первых этажах которых гнездились магазины и конторы. Заходя всё глубже, Итачи сверялся с номерами домов по левой стороне: пятнадцать… семнадцать… девятнадцать… двадцать один…
Учиха остановился перед риелторским агентством, пристроившимся между парикмахерской и магазином фруктов, и через большие окна сосчитал людей. Двое клерков за столами слева от входа, в дальнем углу по правой стороне — ещё один. В конце помещения дополнительные двери; на одной знак туалета, на другой — табличка с именем, видимо, кабинет начальника. Из посетителей — молодая пара; вот мужчина поднимается и жмёт руку тоже вставшему клерку в голубой рубашке, женщина улыбается и что-то говорит. Прочие клерки отворачиваются и обмениваются кислыми взглядами.
Поговорив с агентом ещё минуту, пара засобиралась на выход. Первое августовское солнце разукрашивало бока яблок и груш, апельсинов и бананов, манго, ананасов и прочих фруктов на уличном прилавке соседнего магазина яркими красками.
«Если всё получится, куплю фруктов», — прикинув собственные сбережения, решил Итачи. Счастливая пара как раз покинула заведение, и Итачи вошёл на смену им в контору. Непостоянное солнце Лондона скрылось за облаком.
Звякнул дверной колокольчик под аккомпанемент задорного мотивчика, лившегося из радио:
— Mama said to me we gotta have your life run right!
Off you got to school where you can learn the rules there right!
Be just like your dad, lad,
Follow in the same tradition,
Never go astray and stay an honest lovin’ son… [1]
Три головы повернулись к Учихе. Тому именно это и было нужно — сверкнул Шаринган в пронизанной пылью полутьме, и сотрудники агентства застыли.
— Шестьдесят пятый год, конец мая, — произнёс Итачи размеренно и чётко. — Молодая пара по фамилии Грейсон выставила через ваше агентство на продажу дом по Менор-роуд, 82. Кто вёл сделку?
Клерки неуверенно переглянулись. А радио всё надрывалось:
— Son of my father!
Changing, rearranging into someone new!
Son of my father!
Collecting and selecting independent views.
Knowing and it’s showing how the change is due… [1]
Итачи поморщился.
— Уберите громкость, — распорядился он, и сидевший в дальнем углу молодой широкоплечий клерк дотянулся жилистой рукой до радио и повернул колёсико громкости на отметку «минимум». — Кто вёл сделку?
— Мы не знаем, — ответил за всех пожилой мужчина, занимавший место у самого входа в туалет. На его умном лице лежала печать усталости и донимающих хворей. — Я работаю в данном заведении лишь с семидесятого года, Рэдж — с шестьдесят шестого, Энди — с мая текущего года.
— Но у вас есть архив?
— Конечно, сэр!
— Найдите, что мне нужно, — приказал Итачи старику и бросил остальным: — Возвращайтесь к работе, — и те послушались: бойкий Рэдж склонился над бумагами только что заключившей у него сделку пары, а Энди взлохматил подстриженные под горшок тёмные волосы (которыми напоминал Майто Гая) и бросил унылый взгляд на безмолвное радио.
Тем временем Итачи подошёл к столу старика и опустился на стул перед ним, пока клерк — табличка на столе подсказала, что его зовут Берт МакГрегор, — отошёл к шкафу. Кряхтя, он наклонился, открыл нижний ящик и принялся копаться в папках.
— Так-с, шестьдесят пятый год… Не будете ли вы столь любезны напомнить мне адрес, сэр?