Так что Дейдара, не мальчик уже, но муж, возложил на себя обязанность внести смысл и просветление в жизни и мысли товарищей по обучению. И самому не остаться при этом внакладе, конечно — иначе зачем заморачиваться? Альтруистом Дейдара никогда и близко не был, а в Акацуки и вовсе нахватался меркантильности и замашек заправского торговца. В какой-то момент фраза «А ты мне чё?» и вовсе стала в его речи паразитом наравне с «мм». К сожалению, её использование пришлось прекратить после одного случая с Лидером и «очень важной — только попробуйте облажаться! — миссией»… хотя, может, и к лучшему.
«Удивительно, насколько сейчас время в Акацуки видится светлым и замечательным», — подивился Дейдара, раскладывая комикс по разворотам. Когда с этим было покончено, он взял волшебную палочку и затараторил формулу Заклятия дупликации, которое практиковал весь август. К счастью, кузен Брайан не спросил, на кой оно Дейдаре чёрт — просто научил. Хороший он всё-таки парень, этот Банни.
Дальше в ход пошла более сложная магия: зачарование листов так, чтобы они потеряли яркость содержимого до бесцветности и вновь проявили его только при касании палочкой и произнесении кодового слова. Собрав одну из копий комикса вместе и скрепив — он казался девственно-белым, безвредным, — Дейдара постучал по обложке палочкой и сказал:
— «Рай», — и откопированные карандашные рисунки набрали яркость. Довольный собой, Дейдара вновь обесцветил копию и принялся складывать в цельный комикс остальные.
Покончив с этим, парень сделал небольшой перерыв на обед — в желудке урчало так, что не осталось желания это откладывать. Затем Дейдара приступил к одной из завершающих стадий проекта: полностью снял деревянный «потолок» зазеркального хранилища и водрузил на него стопку комиксов, после чего вернул панель на место. Он вновь нашарил рычаг, но на этот раз прикрепил к нему леску и протянул к краю зеркала. Убедившись, что зацепил правильно, Дейдара закрыл импровизированную дверь, снова открыл — чисто-белая копия комикса мягко скользнула с «потолка» по стенке хранилища и приглашающе улеглась в его центре.
Теперь точно последний штрих. Пошуршав в кармане, Дейдара извлёк на свет пять сиклей и одну за одной забросил монетки в вертикальную щель с подписью «Для оплаты» в боковой стене хранилища. Из стены раздался стрёкот, и соседняя щель, горизонтальная, выплюнула небольшую бумажку, где было отпечатано: «Для проявления изображения прикоснись палочкой к обложке и произнеси «Рай»». Эту технологию, маленькую билетную кассу, Дейдара, не стесняясь, спёр в мире маглов.
Довольный собой, Дейдара закрыл зеркало, убрал все следы собственного присутствия и бодро зашагал прочь из класса. Радостный мандраж обуял его, и Дейдара перешёл на бег, чтобы хоть как-то сбросить восторженное возбуждение.
Дело осталось за малым: подбросить в спальни старшекурсников, в библиотеку, в квиддичные раздевалки первую страницу комикса с прикреплённым листом с описанием, где и за сколько можно получить продолжение. Ну и надеяться, что подростки Хогвартса хотят приобщиться к прекрасному ничуть не меньше, чем сам Дейдара желал в своё время.
========== Глава 23. Домино ==========
Записывая за профессором Хоукинсоном нудную лекцию о случаях, в которых позволяется применять волшебство в присутствии маглов, Эван украдкой наблюдал за одноклассниками. В этом году защиту Слизерину поставили совместно с Гриффиндором, к вящему неудовольствию большинства с обоих факультетов. В отличие от толпы, Эван старался быть прагматичным и использовать предоставленное время для наблюдений.
Порой он поражался, какой блестящий в плане фамилий и в то же время бестолковый вышел их класс. Блэк, Розье, Паркинсон, Гринграсс, Эйвери, Поттер, Мальсибер — четверть из «Священных двадцати восьми» родов представлено! И в то же время, Блэк — идиот, Поттер (который Поттер по-настоящему) плюёт на свою чистокровность, о его приёмном брате и смысла нет говорить; Эйвери — откровенно недалёкий субъект, Мальсибер — стукач и предатель, Гринграсс — кукла без мозга и мнения. Только Геката Паркинсон обладала во всей этой куче зачатками разума, которые, к сожалению, по большей части использовала для того, чтобы распускать сплетни.
Грязнокровки, на удивление, были поинтересней. Не Эванс и не Макдональд — Холмс и приёмный Поттер. Эван провёл пером по виску, наблюдая за Дэвидом. По прошлому году Эван понял, что этот парень — достойный противник в бою; кажется, кто-то, в отличие от бестолкового Джеймса (или даже вместо него), прислушивался к наставлениям старших Поттеров и учил магические уроки. То, что безродный выродок был лучшим Поттером, чем наследник семьи, вызывало разочарование — ведь когда-то этот род был одним из сильнейших.
— Статья сорок два, часть «б», гласит, что ментальная магия… — читал с листка профессор Хоукинсон, курсируя по классу от стены к стене.
Когда учитель повернулся спиной, грязнокровый Поттер бросил Эвану бумажный самолётик. Рассеянно поймав его, Розье развернул пергамент и криво усмехнулся: живой рисунок наглядно демонстрировал, как пялящемуся Эвану выкалывают глаза. Не растерявшись, Эван оторвал кусок от конспекта и изобразил Поттера, руки которого бодро измельчала пара увесистых топоров, и кровь летела во все стороны. Сидевший рядом Рей, от скуки посмотревший, чем занят приятель, поморщился и спешно вернулся к записыванию лекции. Эван же сложил своё послание в самолётик и запустил его в голову Поттеру. Но тот словно почувствовал колебание воздуха — повернулся, перехватил самолётик в полёте и вновь сделал вид, что старательно строчит.
Пусть он и являлся грязнокровым выродком, Дэвида защищала фамилия. По крайней мере, пока.
У Холмса не имелось такой привилегии. При этом — назойливая мысль ужасала — внешне он куда ближе к чистокровным, чем Дэвид Поттер. В нём было нечто, что Эвана тянуло назвать «породой» — но откуда она у грязнокрового детдомовца? Откуда правильность, селективная идеальность черт? Откуда класс в поведении и талант в магии?
Вывод напрашивался сам собой: он бастард кого-то из чистокровных. Вопрос только в том, знал ли сам Холмс, кто его настоящие родители. Если да, то держит информацию при себе или уже открылся перед своим чистокровным, скорее всего, отцом и шантажирует разглашением? Если нет, то догадывается ли о своём происхождении и роет землю в поисках ответов?
«А что насчёт Бенсон?» — вдруг подумал Эван и перевёл взгляд на подружку Холмса. Никогда прежде Эван не интересовался этой серой мышью, но сейчас присмотрелся.
Девчонка была хорошенькой. Не смазливой, как Ади Гринграсс, а именно благовидной, милой. При этом — и Эван укорил себя за то, что не обращал внимания раньше — острый подбородок, ровный, чуть вздёрнутый носик, выразительные глаза и осанка слишком идеальны, чтобы являться случайным смешением черт двух неизвестных маглов.
Много лет назад, когда Эван был маленьким, тётушка Дру, известная придумщица и затейница, играла с ним в занимательные пазлы. Тётя давала описания «мамы» и «папы», а мальчик предполагал, как будет выглядеть их ребёнок на основе законов игры наследования черт внешности. Пятилетнему Эвану это казалось весёлой логической задачкой; двенадцатилетнему — гениальной методой тётки, всегда безошибочно определявшей по детям пары высшего света, с кем именно изменяла мужу супруга. «При этом у самой дочки — палитра красок, — хмыкнул про себя Эван. — Как хорошо, что тётушка Дру может сослаться на разные крови, смешавшиеся в Розье».
Самой примечательной чертой Бенсон, пожалуй, являлись глаза — серые, как шотландская осенняя хмарь. Из «Священных двадцати восьми» подобными могли пощеголять Малфои, Мальсиберы и некоторые Блэки. «А что, если и Бенсон, и Холмс оба бастарды Альфарда Блэка? — подумал Эван. — И как раз на почве этого сплотились… Вот был бы интересный поворот». Скорее, серьёзный удар по репутации «Благородного и древнейшего». Стоит поискать информацию в этом направлении.