— Ну как ощущение? — спросил Мингли.
— Завораживающе, — ответил Жорж.
Погружались под углом тридцать градусов. Плыли медленно — со скоростью три узла. Глубина десять метров.
— Все самое интересное должно быть на дне, — сказал Жорж.
Глаза его горели от восторга. Я подумал, что в этот момент он позабыл обо всех проблемах, даже о скорой смерти.
Губина тридцать метров. Мингли пытался что-то сказать нам, но из-за слабого сигнала мы слышали лишь обрывки фраз.
— Все, — сказал я капитану, — не ловит, не слышно тебя.
Рация замолчала. На экране радара появился резкий обрыв. Я остановил батискаф.
— Давай вертикально вниз? — предложил я.
— Да, — ответил Жорж, — только повернись к откосу.
Погружались по отвесной линии вдоль скалистой стены, уходящей в бесконечную черную пропасть. На самом же деле пропасть имела дно, и дно это было на глубине двухсот пятидесяти пяти метров, если верить показаниям радара.
— Вот и новое открытие, — сказал я, — ранее предполагалось, что море Кракена не такое глубокое.
— Да, а еще никто не исключает наличия впадин.
Внезапно в свете прожектора, направленного на скалистый откос, промелькнул столб из пузырей.
— Видел?! — возбужденно, чуть ли не вскрикнув, сказал биолог.
— Да, — ответил я, — вот еще.
Пузыри снова пролетели перед нами. Мы остановились на глубине сорока семи метров возле полуметровой трещины в скале, откуда периодически выбрасывался какой-то газ.
— Ну-ка, — Жорж подался вперед и уперся шлемом в купол батискафа, — давай, чего сидишь, свети туда скорее!
Я навел прожектор в разлом.
— Так, — произнес Жорж и активировал управление клешней, к которой была присоединена камера и фонарик. Клешня была телескопическая и могла выдвигаться более чем на десять метров.
Жорж просунул клешню в расщелину и медленно, будто врач-эндоскопист, принялся удлинять ее, погружая в скалу. Пузыри пролетали мимо нас с ритмом в десять секунд, будто кто-то выдыхал. На экране камеры эндоскопа тоже было видно мельтешащие шарики газа.
Пока Жорж изучал трещину, я огляделся и не увидел ничего, кроме черноты этой бездны. На Земле на учениях я провел множество погружений в Черном море на нашем батискафе. Погружение в море Кракена отличалось какой-то пустотой, одиночеством и… скорбью? Даже не знаю, как объяснить, но тут я ощущал себя будто выброшенным в открытый космос. Здесь настолько пусто… ничего вокруг: ни кораллов, ни колышущихся водорослей, ни проплывающих мимо любопытных рыб разных цветов, никакой бурлящей жизни. При этом в сознании томилось чувство, что за тобой кто-то следит. Кто-то смотрит издалека, из этой пучины. Смотрит множеством глаз и ждет момента, чтобы напасть! Не по себе мне тут, ух не по себе…
Я заглянул в монитор Жоржа.
— Ничего нет, — сказал биолог, вытаскивая эндоскоп, — тупик. Ладно, давай вниз.
Мы продолжили погружаться все ниже, и вот уже радар показывал нам отметку в семьдесят пять метров.
Пустынная скала проносилась снизу вверх в круге луча прожектора. Пузыри все так же пробегали перед нашими глазами, поднимаясь откуда-то со дна.
Сто двенадцать метров жидкого метана над нашими головами, а за бортом минус сто восемьдесят два градуса Цельсия. Защищало нас всего лишь трехсантиметровое стекло купола. Я задумался — а если оно треснет, то как мы погибнем? Учитывая, что на нас надеты скафандры, то явно умрем мы не сразу. А может, и не умрем? Может, сможем выплыть?
Сто пятьдесят метров. Скала резко оборвалась и луч устремился под горный свод, уходящий во мрак.
— Похоже, пещера, — сказал Жорж, — остановись.
Мы повернулись влево, потом вправо. Справа было видно скалу, слева нет. Я подал чуть вперед, зайдя под каменный потолок, и посмотрел на показания георадара — глубина под нами двадцать один метр.
— Да, пещера, — сказал я.
— Идем вдоль стены, — предложил Жорж, а потом добавил: — Хотя нет, давай сначала до дна спустимся, потом сюда вернемся.
— Как скажешь.
Мы продолжили погружение.
Сто восемьдесят… двести… двести двадцать… двести сорок… Я медленно сбавлял скорость. Через двадцать секунд наш батискаф плавно лег на дно. Казалось, мы должны были взбаламутить касанием грунт, но из-за экстремально низкой температуры все вещество вокруг, кроме самого сжиженного метана, находилось в состоянии льда. Двигатели автоматически остановились, чтоб экономить энергию.