С появлением еврея Иосифа белобашмачникам прибавилась еще одна забота. Когда он с надменным видом разъезжал по городу и принимал почести, он казался им воплощением еврейского зазнайства. В своих клубах, на своих сборищах они распевали куплеты, порой не лишенные остроумия, о еврейском герое и борце за свободу, перебежавшем к римлянам, о ловком маккавее, который повсюду втирался и держал нос по ветру.
И вот однажды, когда Иосиф собирался войти в Агрипповы бани, ему пришлось пройти в вестибюле мимо группы молодых людей – белобашмачников. Едва завидев его, они принялись напевать, отвратительно гнусавя, пискливыми гортанными голосами: «Марин, марин!» – явно пародируя восторженные приветствия, которыми евреи встречали Иосифа.
Смугло-бледное лицо Иосифа побледнело еще больше. Но он шел, выпрямившись, не поворачивая головы ни вправо, ни влево. Белобашмачники, увидев, что он на них не обращает внимания, удвоили свои выкрики. Одни орали:
– Не подходите к нему слишком близко, а то он вас заразит!
Другие:
– Как вам понравилась наша свинина, господин маккавей?
Со всех сторон раздавался крик, визг:
– Иосиф-маккавей! Обрезанный Ливий!
Иосиф видел перед собой стену издевающихся, горящих ненавистью лиц.
– Вам что угодно? – спросил он очень спокойно ближайшее к нему лицо, смугло-оливковое.
Спрошенный отвечал с преувеличенно дерзкой покорностью:
– Я хотел только узнать, господин маккавей, ваш отец был тоже прокаженным?
Иосиф посмотрел ему в глаза, не сказал ничего. Другой белобашмачник спросил, указывая на золотой письменный прибор, висевший у Иосифа на поясе:
– Не унес ли это с собой один из ваших почтенных предков, когда его выгнали из Египта?
Иосиф все еще молчал. Вдруг неожиданно быстрым движением он вытащил из-за пояса тяжелый письменный прибор и ударил им вопрошавшего по голове. Тот упал. Кругом стояла беззвучная тишина. Надменно, даже не взглянув на поверженного, прошел Иосиф во внутреннее помещение бань. Белобашмачники устремились было за ним, их удержали банщики и посетители.
Потерпевший, некий Херей, из знатной семьи, был серьезно ранен. Против Иосифа было начато судебное следствие, но скоро прекращено. Император сказал Иосифу:
– Все это очень хорошо, мой мальчик. Но письменный прибор мы вам подарили все-таки не для этого.
Александрийские иудеи ежегодно торжественно праздновали на острове Фаросе окончание греческой Библии. Перевод Священного Писания на греческий язык был начат три столетия назад по инициативе второго Птолемея и директора его библиотеки, Деметрия Фалерского. Семьдесят два еврейских ученых, владеющих с одинаковым совершенством древнееврейским и греческим языками, выполнили это нелегкое дело, благодаря которому до египетских евреев, уже не понимавших основного текста, все же могло дойти слово Божие. Все семьдесят два ученых работали в уединении, каждый – строго обособленно, и все-таки в конце концов текст каждого буквально совпал с текстом остальных. И вот это чудо, с помощью которого Ягве показал, что он одобряет дружбу и совместную жизнь евреев с греками, и праздновали ежегодно александрийские иудеи.
Все знатнейшие мужчины и женщины Александрии, даже неевреи, отправлялись в этот день на остров Фарос. Отсутствовали только белобашмачники. В празднестве участвовали также император, принц Тит, знатнейшие аристократы Рима и всех провинций, привлеченные сюда пребыванием двора в Александрии.
На долю Иосифа выпала задача выразить благодарность иноплеменникам, приглашенным на праздник. Он говорил весело, но содержательно, с волнением подчеркнув роль объединяющей народы Библии и объединяющего народы всемирного города Александрии.
Чтобы хорошо говорить, ему необходимо было видеть лица своих слушателей, и, обычно проверяя впечатление от своих слов, он избирал в толпе наугад какое-нибудь лицо. На этот раз взгляд его упал на чье-то мясистое и все же строгое, очень римское лицо. Но лицо это замкнулось и оставалось во все время его речи неподвижным. Брезгливо и словно не видя, смотрело это римское лицо сквозь него, поверх него, и притом с таким тупым высокомерием, что Иосиф чуть не потерял нить своих мыслей.