Часть 1. Аксиома Шапиро
Однажды в начале 80-х кто-то из знакомых подарил нам с мужем магнитофонную запись концерта Жванецкого. Это было открытие. Мой муж с утра до вечера просиживал у магнитофона, заучивая услышанное наизусть.
За этим занятием его и застал мой друг детства Лева Голуб, забежавший к нам на огонек, чтобы в теплой дружеской компании распить очередную бутылку марочного коньяка, унесенную им исподтишка из отцовского бара.
- Послушай ты, гой, - сказал удивленный увиденным Лева, - что ты вообще можешь понимать в Жванецком? Чтобы хоть что-нибудь понимать в Жванецком, нужно всю жизнь прожить с моей бабушкой!..
Левину бабушку Дору Романовну или, как мы ее называли, бабу Дору, знал и уважал весь город - во-первых, как великолепного врача-педиатра, непревзойденного диагноста, во-вторых - как великолепный образчик истинно еврейской бабушки со всеми вытекающими последствиями. Здесь было все: энергичность, переходящая в суетливость; пунктуальность и настойчивость, переходящие во въедливость и диктаторство; постоянное желание настоять на своем, стремление осчастливить всех против их воли, нерушимое сознание собственной абсолютной правоты, умение артистически брюзжать по любому поводу и т. д., и т. п.
Помимо бабы Доры, семейство Голубей в то время составляли:
- дед Сима - труженик, образцово-показательный семьянин, добрейший человек;
- Левин отец, дядя Марик - человек замечательный и не стареющий, сочетающий в себе жизнерадостность и подвижность молодого кузнечика с любопытством и эрудицией юного натуралиста. К этому надо прибавить ошеломляющее легкомыслие, невероятную рассеянность, здоровый мужской эгоизм, постоянную готовность спорить со всеми и обо всем, а также очень глубоко запрятанную сентиментальность;
- Левина мама, тетя Люся Голуб, - представительница почти исчезнувшего в наши дни типа женщин. С легкой руки моего папы все знакомые называют тетю Люсю "Голубица" - за нежность, ангельскую кротость и бесконечное терпение;
- Левин младший брат Вова - темпераментная и радушная смесь всех старших в семье;
- и собственно мой друг детства Лева.
На протяжении 25 лет голубиное семейство проживало в тесной квартирке, больно стукаясь друг о друга искрящими биополями и страдая от равной невозможности жить как вместе, так и отдельно. Развязка наступила с перестройкой. Первым уехал Лева - в Америку. Через год Вова скоропалительно женился и увез в Израиль беременную жену. Дед Сима умер.
Начался массовый отъезд. Город пустел. Баба Дора пыталась удержать позиции на опустевшем плацдарме, но уже не с кем было ссориться, и не с кем мириться, и некому жаловаться. Бои приняли локальный характер, а это не придавало жизненной энергии. В один прекрасный день мы узнали, что 83-летняя баба Дора уезжает жить в Израиль, к Вове.
- Ну что ж, - говорил дядя Марик с натянутым оптимизмом. - Хотя бы напоследок поживет в человеческих условиях, поест фруктов, пообщается с родственниками, со знакомыми...
И баба Дора улетела на землю обетованную, где стала с присущей ей энергией осваивать новые территории. И тут неожиданно встретила активное сопротивление: Вовкина жена Ира не собиралась сдаваться без боя, она защищала свое гнездо. За полгода пребывания бабы Доры в Израиле отношения обострились до полной невозможности. Победила молодость. Баба Дора потерпела фиаско. Мало того, сидя под кондиционером, она простудила лицевой нерв. Побежденная и больная, баба Дора настойчиво запросилась домой. В этом вопросе они с Ирой пришли к консенсусу.
Чтобы не тратить время на оформление бюрократических формальностей, Вова, ничтоже сумняшеся, отправил бабушку обратно не по ее израильским документам, а по старым, литовским. В самолете бабе Доре стало совсем плохо. По прибытии добросердечные люди вынесли ее из самолета на себе, как раненого с поля боя. Пограничник, посмотрев на стонущую старушку с перекошенным лицом, решил, что видит ее последний раз в своей и ее жизни, и не сделал в литовском паспорте никаких отметок о прибытии...
...Всю долгую, пасмурную прибалтийскую зиму тетя Люся выхаживала бабу Дору, как птица птенца. Баба Дора обнимала ее, плакала и называла "Люсенька". Сумеречными вечерами пересказывались драматические подробности стычек с молодой невесткой. К весне Дора Романовна взбодрилась и пошла на поправку.