Папа ненадолго замолкал, возмущенно собирался с силами и заходил на новый вираж:
- А может быть, Люся думает, что он там пиццу будет развозить? Гевалт! Дорожную полицию Сан-Франциско кондрашка хватит от такой доставки пиццы! Я знаю Голуба без малого сорок лет - так вот, я никогда не сяду в машину , если он будет за рулем! С меня хватило того раза, когда он на своем "Запорожце" проехал между тягачом панелевоза и его прицепом! Это не водитель – это ездюк! Это не манера езды – это образ мыслей! Ты помнишь наши поездки за город по выходным? Собиралась большая компания, 5-6 машин, все ехали как люди, только Голуб не мог ехать как все, у него, видишь ли, терпения не хватало – и тогда он начинал развлекаться: то висел у кого-нибудь на хвосте, то шел на обгон, уезжал далеко вперед, а потом возвращался - и так действовал на нервы всю дорогу!..
...Под эти крики души у меня перед глазами поплыли обрывки детских воспоминаний. Вспомнилось, как однажды дядя Марик отказался ехать со всеми: он возился в гараже со своим "Запорожцем" - у того было что-то не в порядке с тормозами. Ему пожелали творческих успехов и вся компания тронулась в путь. Примерно на полдороги нас догнал несущийся на всех парах "Запорожец". Дядя Марик махал рукой, смеялся и сигналил. Малолетние бандиты Лева и Вова с заднего сиденья корчили всем рожи и показывали языки. "Запорожец" пролетел мимо и скрылся за горизонтом. Все ехали дальше и ждали, когда же на встречной полосе покажется возвращающийся Голуб, но он не возвращался. Зато еще через некоторое время мы увидали картину, достойную кисти художника: голубиное семейство толкало заглохший "Запорожец" по направлению к бензоколонке. Как выяснилось, дяде Марику надоело копаться с тормозами, он плюнул на все и поехал догонять компанию, но затормозить, поравнявшись с нами, не смог - тормоза не работали. И ему пришлось катиться по шоссе до тех пор, пока не кончился бензин, благо, бензобак был почти пуст.
А в другой раз оргиназовали пикник. Заранее распределили, кто за что отвечает и кто что с собой берет. Дяде Марику поручили заправить сифоны (мы тогда жили в эпоху социалистического изобилия и газировка лилась ручьем из сифонов и уличных автоматов). Так вот, в жаркий полдень мы приехали в лес, расположились, пообедали, мужчины сделали по сто грамм. Кто-то вспомнил про газировку и всем сразу страшно захотелось пить.
- Марик, - обратились к Голубу, - а где сифоны?
- Дома, - отозвался он.
- Тебя же просили заправить их и взять с собой! - возмутился кто-то.
- А мне не нужно, - спокойно сообщил дядя Марик.
- А остальным? - ехидно поинтересовался мой папа.
- А об остальных я не подумал, - последовал совершенно искренний ответ.
Фраза "мне не нужно, а об остальных я не подумал" вошла в анналы. Голуба поддразнивали этой фразой долгие годы (справедливости ради должна отметить, что он не обижался). Это были замечательные времена и замечательные люди, и мы тогда еще никого не провожали - ни в дальний путь, ни в последний...
Дядя Марик и тетя Люся - вот было все, что к осени 1998 года осталось от некогда большой, шумной, веселой компании. С их отъездом обрывалась последняя ниточка, связывавшая меня с детством.
Мой папа, для которого отъезд Голубей был, мягко говоря, как серпом по душе, пытался вести с дядей Мариком партизанскую диверсионно-подрывную работу. Папа внушал ему, что внуков хорошо любить по переписке, по фотографиям, по телефону, по видеозаписям в конце концов, – но вот посвящать им свою жизнь было бы большой ошибкой, потому что все равно этого никто и никогда не оценит (при этом папа бросал укоризненный взгляд на моих детей). А в те моменты, когда тетя Люся его не слышала, добавлял: "Не вздумай идти на поводу у Люськи! Ей приспичило тютькаться с внуками - пускай едет и тютькается. А ты и здесь отлично проживешь - насыщенной жизнью настоящего мужчины!"
Дядя Марик добродушно отмахивался, но было очевидно, что он действительно не готов к крутому повороту биографии.
Прошло несколько месяцев. Тетю Люсю из Америки поторапливали - внуки нуждались в ее неусыпном внимании. А дядя Марик медлил в нерешительности. И тетя Люся улетела в Америку одна, оставив его на попечение немногочисленных оставшихся знакомых и взяв с него честное слово, что он уедет вдогонку, как только уладит все свои дела.