Дел, которые надо было улаживать, оказалось невероятно много. Их хватило на два года. Сначала дядя Марик решил достроить дачу. Потом он внезапно решил продать дачу и перестроить квартиру, чтобы сдать ее внаем - и развалил квартиру до основания. Тем временем железнодорожная больница доживала свои последние дни, и Голуб решил дождаться ее ликвидации и получить выходное пособие. Ко всеобщему возмущению, последних работников больницы решили уволить без выходного пособия, и они обратились в суд. Приходилось дожидаться результатов суда. В это время дядю Марика пригласили дежурить в больнице Красного Креста - и он с радостью согласился. Досуг он проводил разнообразно: каждую пятницу ездил за город, в баню, в обозримой перспективе собирался поехать на пару месяцев к Вовке в Израиль и провернуть там какой-то сногсшибательный коммерческий проект, а кроме того, один знакомый подбивал его съездить в Германию и пригнать оттуда пару машин на продажу - и дядя Марик почти согласился, несмотря на то, что мой папа пугал его международным рэкетом, мафией, Интерполом и концом света в одной отдельно взятой Германии. Одним словом, он вел ту самую насыщенную жизнь настоящего мужчины, которую ему и пророчил мой папа. У нас он появлялся практически каждый день, и мы тихо радовались, что удалось хоть ненамного отсрочить расставание.
Шел первый год голубиной независимости. Летним вечером в пятницу из Америки позвонила тетя Люся.
- Я уже несколько дней не могу дозвониться домой. Может, Марик у вас? - обеспокоенно спросила она.
Дяди Марика у нас не было. Мало того, он не появлялся уже около недели. Я выразила предположение, что он на даче или, как обычно по пятницам, уехал в баню.
- Может быть, - сказала тетя Люся упавшим голосом. - Или в Ригу поехал, к израильскому консулу, за визой... - и тетя Люся еще что-то добавила уже совсем в миноре, но я не очень поняла, что именно - что-то про ногти.
Я уверила тетю Люсю, что непременно разыщу дядю Марика и тут же перезвонила ему. Телефон не отвечал. Я пыталась дозвониться позже, но все так же безрезультатно. Не отозвался он и в субботу - ни утром, ни днем, ни вечером.
- Где-то развлекается, - ворчал папа, - а об остальных, как всегда, не подумал. Люська в Америке, небось, уже с ума сходит.
В воскресенье утром мы вдруг сообразили, что у Голуба может быть просто неисправен телефон, и папа решил сходить к нему. Очень скоро он вернулся и сообщил, что по домофону тоже никто не отвечает, хотя балконная дверь открыта нараспашку. По идее, открытая балконная дверь должна была свидетельствовать о том, что дядя Марик покинул квартиру ненадолго.
Когда в понедельник, по дороге на работу, я подошла к дому Голубей, балконная дверь была все еще открыта. На сигналы домофона никто не отзывался. Потоптавшись у закрытого подъезда, я было решилась уйти, но чувство долга перед тетей Люсей взяло верх. Я начала нажимать все кнопки домофона подряд и кто-то из соседей впустил меня. Поднявшись на третий этаж, я сначала позвонила, потом постучала в дверь. В квартире не было слышно ни звука, хотя, если бы даже там кто-то шумел, я бы все равно не услышала - дверь была двойная, сейфовая. Постояв в нерешительности у закрытой двери, я вырвала из блокнота листок, написала дяде Марику записку с просьбой позвонить, как только он появится, засунула записку за ручку двери и ушла.
Вечером того же дня из Израиля позвонил Вова и спросил, не нашелся ли его папа. Услышав отрицательный ответ, Вова несколько расстроился. Меня это насторожило, поэтому утром следующего дня я снова пошла на розыски. Все было так же, как и в прошлый раз: открытый балкон, безответные звонки в домофон, тишина за сейфовой дверью, никем не тронутая записка... Делать было нечего - приходилось принимать более решительные меры. Я позвонила в квартиру соседей. Открыл незнакомый усатый дяденька с хитрыми глазками. Он изобразил легкое удивление и по-литовски поинтересовался, что мне нужно. Путаясь от смущения в предлогах и падежных окончаниях, я начала на ломаном литовском языке объяснять, что ищу живущего напротив доктора Голуба, который куда-то пропал, не поставив меня в известность. Усатый дяденька изобразил игривую заинтересованность. Я смутилась еще больше и
стала объяснять, что веду розыски не корысти ради, а токмо волею пославшей меня жены доктора Голуба. Дяденька расплылся в хищной улыбке и сказал, что вселился недавно и с соседом напротив не знаком, но, может быть, жена знает больше. Дальше все произошло с головокружительной быстротой. Не успела я ахнуть, как он цепко схватил меня за руку и втащил в квартиру. От испуга у меня потемнело в глазах. Все дальнейшее помню словно в тумане. Дяденька протащил меня по коридору, втолкнул в спальню и подтолкнул к двуспальной кровати. От страха я зажмурилась...