В кошаре все уже спали. Рубахин, не раздеваясь, лег на свое место. Вскоре он почувствовал под собой что-то твердое, округлое. Пошарил рукой: фляга. В ней было немного водки. Он приложился, выпил. И тут только заметил, что Сукуренко смотрит на него, сидя в расстегнутой телогрейке возле чуть пригашенного фонаря. Он подошел к железной печке, подбросил дров, снял стеганку, начал сушить. Водка и тепло, идущее от печки, вскоре вернули его в обычное состояние — пустоты и душевной неловкости как не бывало.
— А я подумал, что вас убило, — сказал Рубахин, разглядывая свои крупные руки.
Она сняла фуфайку, подсела к печке.
— Я думала о другом: сейчас вскочит и побежит. Тогда заставлю повторить все снова.
— Ангел с виду, а внутрях черт.
— Это уж точно, — сказала она и, не стесняясь, сняла гимнастерку, осталась в одной белой майке, сильно обтягивающей груди. У Рубахина до предела расширились глаза, и он начал заикаться:
— Ког-г-да я вы-выпью — зверею…
— Снимите брюки, я просушу их. И сейчас же ложитесь спать.
— Как?.. При в-вас снимать?..
— Снимайте, я отвернусь.
— Вы п-палач.
Она приказала:
— Снимайте, и немедленно спать!
— Я ж мужчина! Вы убьете меня… если…
— И рука не дрогнет, — поспешила ответить Марина.
— Шутите, ангел… — Он поднялся. — Это же жизня, — задыхаясь, прошептал Рубахин. Он шагнул к ней, увидел гимнастерку с лейтенантскими погонами и сразу как-то охладел. — Родька в клетке!.. Гигиена! — тряхнул кудлатой головой и с разбегу бухнулся лицом в солому. Так и уснул. Проснулся в полночь. Фонарь еле светился. Подошел к Сукуренко. Она лежала, укрывшись с головой шинелью, виднелась одна рука, белая, с впадинками на суставах, как у ребенка. Рубахин долго смотрел на эту девичью руку, боясь пошевелиться. Потом он погасил фонарь, повесил брюки на полуостывшую печь и лег на свое место, шепча: «Боже, ты дурак. Зачем прислал такого ангела?..»
— Товарищ лейтенант, еще один поступил! Принимайте, — звал на улицу Петя Мальцев.
Новенький, с бритой головой и черный, как обожженное дерево, смотрел на Петю Мальцева сверху вниз, будто насмехался: какой ты крохотный, парень.
Мальцев с достоинством сказал:
— Сейчас я вас представлю командиру взвода, прошу без вольностей, докладывать по форме.
— Здравствуйте, — сказала Сукуренко, подавая новенькому руку. Солдат помедлил, потом вытянул вперед огромную руку-корягу, и маленькая ладонь Сукуренко утонула в закопченном черпаке. — Как ваша фамилия?
— Мир Амин-заде! — вытянулся новенький, слегка обнажая белые зубы. — Таджик я, отес до войны привез в Ялту, определил в школу поваров… Немес оторвал меня от котла, товарищ лейтенант… Биль в горах под Феодоси, мало-мало немес стрелял…
Сукуренко обошла вокруг великана и приказала:
— Ложись!.. Ползи по-пластунски!
Амин-заде повалился на мягкий ковер девственно зеленой травы, спросил:
— Куда ползти, товарищ лейтенант?
— Туда и обратно, — показала Сукуренко на насыпь железной дороги. Он полз, она шла рядом, потом опустилась и, опередив его, начала показывать, как надо правильно передвигаться по-пластунски. Амин-заде не отставал, но, когда возвратились к кошаре, был мокрый от пота. Они спустились в овраг, и она посмотрела, как он стреляет из автомата, бросает гранаты. Таджик оказался метким стрелком и гранатометчиком.
— Годишься, Амин-заде! — сказала Сукуренко. — А как со слухом, со зрением?
— Сапсем хорошо… Немес вижу далеко-далеко. — Он рассказал, как партизанил в горах и какой был у него хороший друг русский Алеша, который часто спускался в Ялту и делал в городе «большой неприятность для фашистов», и что русский Алеша однажды не возвратился с задания, и он, Мир Амин-заде, до сих пор не знает, что случилось с русским Алешей…
После обеда они вновь занимались, и Амин-заде удивлялся, почему командир взвода, с виду такой хрупкий — «сапсем-сапсем девчонка», — не устает, а у него нижнее белье хоть выжимай.
Рубахин, сощурив глаз, кивнул головой:
— Тебе повезло, парень. Лейтенанту ты понравишься.
— Почему так?
— Смирный ты, работаешь до седьмого пота. Только о мокрых штанах при ней не говори.
— Почему так?
— Снять прикажет.
— Смеешься?
— У-гу, — пропел Рубахин.
Вечером, когда гул боя немного утих, Амин-заде подсел к Мальцеву, читавшему возле огонька какую-то небольшую книжку. Петя почувствовал возле себя теплую глыбу новичка, продекламировал: