— Я буду говорить только правду, — сказал Зибель и попросил, чтобы ему дали глоток воды и сигарету. — Ваши солдаты — о, это что-то невероятное! Они ценя вытащили из крепости… Я находился в гнезде истребителя танков… и ждал своей смерти. — Он говорил так быстро, что его останавливали и требовали повторить.
— А это что за птица? — спросил Акимов, когда увели Зибеля и перед ним встала Люся.
— Я не птица… Люся Чернышева, из Ялты. Я добровольно выполняла задание Алеши… Алеша партизан, вы знаете. Ему поручили пробраться в Севастополь, собрать сведения о немцах, что они там строят — окопы, траншеи, доты… Алешу фашисты убили. В Ялте, у нас во дворе… Я решила за него пробраться в Севастополь и добилась своего. Я не птица, я Люся Чернышева…
Кравцов провожал Акимова до бронеавтомобиля. Выстрелы еще гремели, но не так хлестко, как прежде. На небе появлялись и гасли серебристые следы от падающих звезд.
Акимов сказал:
— Имеющиеся у нас данные о системе укреплений врага полностью подтверждены. Эта девушка, как ее? Люся? Удивительное явление! Добровольно пошла на такое опасное и трудное дело!.. Вот вам и живое свидетельство неодолимости Советской власти, нашей большевистской идеологии. Она знала, во имя чего пошла на риск. — Он умолк, наблюдая, как, вспыхнув, покатилась к морю звезда.
— Она не погаснет… Нет, нет, — думая о Сукуренко, отозвался Кравцов.
— Звезды гаснут, — сказал Акимов.
— Не все… Подождем, узнаем, увидим…
— Вы о чем, подполковник?
— О ней, лейтенанте Сукуренко. Вы знаете, она думала, что в полку никто не подозревает, что она дочь комкора. А мы знали, знали и не говорили ей. Это была ее тайна, в этой тайне, как мне казалось, она черпала силы, мужество.
Акимов открыл дверцу и, прежде чем сесть в машину, наклонился к Кравцову:
— Вы думаете, что она погибла или попала в руки немцев?
— Я ничего не думаю, товарищ Акимов, я просто докладываю вам о лейтенанте Сукуренко… Я слышал, будто бы вы, товарищ Акимов, знали ее отца, вместе воевали в гражданскую войну…
— Да, да, это так, подполковник… так. Надо подождать, возможно, вернется.
— Конечно, будем ждать, товарищ Акимов. Она не одна, вместе с ней не вернулся с задания разведчик Рубахин.
— Жаль, жаль, что она не вернулась… Недавно я подписал документ о награждении лейтенанта Сукуренко орденом… Приезжал ко мне из особого отдела капитан Рубенов. Умный чекист, интересный человек. Говорит: «Если не наградите, Сталину напишу». А я впервые услышал, что так смотрят на Мариана. Всякое бывает, Кравцов. Подождем. Не все ведь, попав в безызвестность, погибают.
— Не все, — согласился Кравцов.
Что-то тяжелое, жесткое давило на грудь, голову. Сначала Рубахин открыл один глаз, потом второй… Увидел крутости траншеи, иссиня-черные, взлохмаченные. Он догадался: неподалеку упала бомба. Повел глазами вверх — висело спокойное и на редкость чистое небо, без звезд и зарниц. Утро. А тяжесть все давила — до боли и хруста в голове и груди. Рубахин с трудом поднялся на колени, затем во весь рост… Рядом с бруствером зияла огромная воронка, лежали комья земли, продымленные и обожженные. Стояла звенящая тишина. В лицо дышал приятный прохладный ветерок. Рубахин начал припоминать, где он находится и что с ним произошло. Наконец он вспомнил, как отправились за «языком», как спустился в эту траншею вместе с командиром взвода, как началась бомбежка, артиллерийский обстрел, как сказала Сукуренко, что группа захвата пленного обходит и что их задача, ее и его, Рубахина, прикрыть огнем отход Пети Мальцева с ребятами… И все, что произошло после этого, Родион не мог восстановить в памяти, но вскоре все же сообразил: находится он на местности, занятой противником, на том самом участке обороны немцев, где намечалось взять пленного. Метрах в ста в сторону противника, на рыжем пригорке, он увидел группу людей. Их было четверо — двое тащили под руки обессиленного человека, один плелся вслед, держа автомат на изготовке. Тот, которого вели, показался Рубахину знакомым. У Родиона был бинокль, он приложил его к мокрому от пота переносью, всмотрелся и вздрогнул от неожиданности:
— Она! — Бинокль выпал из рук. Он не стал его поднимать, побежал вдоль траншеи, на изгибе наскочил на немца, сшиб его с ног, прижал к земле, держа за горло. Гитлеровец колыхнулся раз, другой и утих бездыханный. Рубахин разжал пальцы, схватил попавшийся под руки ручной пулемет за ствол и со всего размаху ударил прикладом по голове вдруг зашевелившегося фашиста. Потом он повернул назад, но тотчас же остановился, выглянул из траншеи. Отсюда было ближе до рыжего пригорка, и он отчетливо увидел, как упиралась Сукуренко, пиная ногами конвоиров.