— Не ошибся ты, землячок, в наступление.
— А как же нам? Что будем делать?
Шапкин подвигается ко мне. Теперь он лежит со мною плечо к плечу. Я слышу его учащенное дыхание.
— Что делать, спрашиваешь? Покурим, подумаем. А вообще ты громко не удивляйся. Видишь, и самолеты немецкие пошли, — показывает он на небо. И вдруг предлагает папиросу: — Кури.
— Да что вы в самом деле! — вскрикиваю я. — Надо же что-то предпринимать!
— Не кричи громко, — повторяет Захар. — Видишь, танки уже прошли нас, теперь ихняя пехота валом валит. Картинка! А? — Он вдруг выхватывает пистолет и направляет его мне в грудь: — Не шуми и не двигайся.
Я смотрю на черное дуло пистолета, чуть дрожащее ниже моего подбородка.
— Ты что, с ума сошел?! — Мельком бросаю взгляд в сторону: по косогору спускаются цепи гитлеровцев.
— Вот так, значит, что я тебе скажу, — шепчет Захар.
В ушах стучит кровь, не могу слушать. А он все говорит:
— Понял, земляк? Теперь явлюсь к ним героем, не один пришел, разведчиков привел. Поверят, поймут, кто я таков…
— Убери пистолет, подлец!
— Зачем же?.. Так надежнее, земляк, — продолжает он.
— Чупрахин сзади! — вскрикиваю я. Шапкин быстро оглядывается. Проходит миг, и я хватаю его за горло. Оружие выпадает из его рук. Слышу хрип. Но мои руки, словно клещи, сжимают и сжимают, и нет такой силы, которая разжала бы их.
Треск пулемета приводит меня в чувство.
Захар лежит с простреленной головой. Что-то липкое и тепловатое течет у меня по щекам. Подбегает Мухин. Я вижу Алексея, как в тумане.
— Убит? — глухо доносится голос Алексея.
— Так ему и надо, — с трудом произношу я.
Пули свистят над нами. Делается холодно. Алексей тащит меня в убежище.
Часть вторая
В КАТАКОМБАХ
1
И опускаюсь на камень и сразу чувствую невероятную дрожь во всем теле, так трясет, что не могу слова выговорить, а голова пылает огнем.
— Что там случилось? — спрашивает Егор.
— Шапкина он задушил, — слышу голос Мухина.
Жар охватывает грудь, перед глазами зеленые круги. Потом все пропадает в темноте.
Из мрака приближается лицо матери.
— Мама!
Голова вздрагивает и еще ниже наклоняется. Теперь отчетливо вижу белые, словно припудренные мукой, пряди волос.
— Ты седая, мама?
— Лежи, лежи.
Маленькая холодная рука касается моего лба. Поднимаю глаза кверху: серые тяжелые камни покрыты крупными каплями воды. Каменный потолок. Когда же он у нас появился?.. И стены серые с большими темными кругами… Крыша течет, сырость кругом…
Сильно печет в левой части груди. Не хватает воздуха.
— Окно откройте…
Внезапно наступает темнота. Словно из подземелья, слышу глухой разговор:
— Ну как?
— Горит весь, бредит.
— Что же делать?
— Подождем, спадет температура, поднимется.
Ночь рассеивается: у ног дрожат три человеческие фигуры. Вот они, подпрыгнув, закружились в крутой спирали.
— Ты думаешь, он поднимется? — опять слышу чей-то голос, который кажется мне знакомым.
— Мама, кто здесь?
Напрягаю зрение и вдруг отчетливо вижу Аннушку. Она сидит рядом и все еще держит свою руку на моем лбу. На какое-то время чувствую просветление в голове, хочется рассказать, как все произошло, как убил Шапкина.
— Он хотел нас выдать фашистам…
— Бурса? — это голос Чупрахина. — Ты молчи… молчи…
Весь дергаюсь, пытаюсь подняться.
— Не верите?..
— Лежи, лежи…
Все куда-то убегают. «Бросили», — решаю.
Частые выстрелы, перемежающиеся с сердитыми раскатами гранатных разрывов, на некоторое время заставляют подумать о другом: «Что там?» Срывая с себя шинель, встаю на колени и беру автомат. Впереди, где обозначается выход, вижу голубое небо, на котором вдруг вырастает черный с огненными лепестками взрыв.
— Иди вперед, что прячешься? — кричу на себя.
Кто-то подхватывает под мышки, тащит в темноту. Плыву, то поднимаясь, то опускаясь, словно на волнах. Некоторое время чувствую запах моря, слышу характерный всплеск воды. Крутая волна сбивает с ног. Падаю, задыхаясь без воздуха. Рядом вырастает лейтенант Сомов.
— Вперед!
Напрягаю силы… Руки тянутся к берегу. Пляшут огненные столбы — причудливо, суматошно. Пламя лижет лицо, грудь.
— Егор, помоги!..
На песчаной отмели замечаю мать.
— Мама, мама… уходи… Опасно здесь.