— Егор, Аннушка тоже здесь, — сообщаю я.
Кувалдин молча жмет мне руку. Потом тихонько говорит:
— Не надо об этом. Своими глазами видел взрыв, и она взмахнула руками… А проверить уже не мог.
— Честное слово. Я ее принес сюда.
— Значит, спас, — дышит он в лицо. — Откуда ты такой взялся: маленький, тощий, а цепкий?
— Если бы не было знамени, бился бы до последнего фашиста. А чего на них смотреть, на то они и фашисты, чтобы бить их, — отзывается Чупрахин. — И, помолчав, снова: — А ты знаешь, Егорка, кто Мухина схватил, когда немецкие автоматчики пошли на нас в атаку? Политрук Правдин.
— Померещилось…
— Пусть этот подвал обвалится, если я вру. Точно тебе говорю — Правдин. Они в саду скрылись, я тоже хотел за ними, да ты тут подвернулся с этим стариком. Самбуров, что притих? Кури. Егор, передай ему сигарету… Не знаю, какой она марки.
— Где достал? — интересуется Кувалдин.
— У фрица, они все при сигаретах ходят, порядочного курева у них никто не имеет.
— И стоило к нему в карман лезть?
— Хо, за кого ты меня принимаешь! В поганый карман, что ли, полезу? Он, гад, подбежал ко мне и, видимо с перепугу приняв меня за своего, начал лопотать по-своему, показывает в сторону садов, где наши скрылись. Смотрю на гада и думаю: «Давай, давай высказывайся, скорпион». Потом, повернувшись к забору, фистулой: «Шнель!» Ну, я его тут прикладом в затылок: будь здоров! Он и повис на заборе вниз головой, а тылом кверху. Конечно, при таком положении в карманах ничто не удержится.
Мы знаем: Иван приукрасил историю с сигаретами, но не возражаем ему.
В полночь в убежище спускается старик. Он сообщает: оставаться здесь опасно, гитлеровцы ходят по домам и разыскивают русских пленных. Решаем немедленно покинуть подвал. Но куда? Старик советует идти в Аджимушкайские катакомбы и обещает провести нас туда. Чупрахин противится. Жду решения Кувалдина. Егор соглашается:
— Веди, дедушка, чего же мы тут будем прятаться? Наше дело воевать, а не в подвалах сидеть.
В полночь прощаемся с Аннушкой: она остается у старика, у нее с ногой совсем плохо. По одному проникаем в сад. Оборачиваюсь и долго смотрю на домик. Хочется навсегда запомнить его. Замечаю пролом в каменной ограде: сюда попал снаряд. В воздухе висят осветительные ракеты, слышатся выстрелы. Определяю по знакомым ориентирам: отсюда до Керченского пролива не больше десяти — пятнадцати километров, а до катакомб еще ближе. Возможно, там встретим Шатрова, человек он такой, что первым не оставит эту землю, даже если и контузия не прошла, он не покинет катакомб.
4
— Тут, — говорит старик и плечом упирается в огромный камень. — Катакомбы имеют много входов, но этот, кроме моей дочери Марьи, никто не знает. Она у меня партийная, Марья-то. Ну, вот извольте, готово. Прощайте. Вход закрою, а насчет девушки не беспокойтесь, укроем.
Держась друг за друга, идем цепочкой. С каждым шагом раздвигаются стены тоннеля. Подземный ход выводит нас к восточной окраине Аджи-Мушкая. Если враг еще не занял поселка, попадем в расположение своих частей: отходя к проливу, они не могут миновать этого места.
Наверху бьют палкой в пустые бочки: «Бум, бум, бум…»
— Старик правильный, — замечает Егор. — Слышите, это выстрелы, передний край здесь, — стучит он прикладом в низкий свод.
Идем быстро, почти бежим. Все отчетливее угадываются разрывы снарядов. Неожиданно попадаем в просторный вестибюль, освещенный дневным светом, идущим сверху через огромный пролом.
— Стойте! — раздается позади. Из-за камня вприпрыжку выскакивает согнутый человек с разбухшим за спиной вещевым мешком.
— Беленький! — произносим одновременно.
Кирилл подходит вплотную и, еще не веря своим глазам, смотрит на нас удивленно.
— Как попали сюда? — спрашивает он.
— Вот сквозь землю просочились, — показывая на своды, говорит ему Чупрахин.
— Где наша рота, где Правдин? — спешит спросить Кувалдин.
— Впереди, тут, — отвечает Кирилл и сообщает нам, что вокруг катакомб немцы, а в подземелье нет никакого порядка и что встретил он подполковника Шатрова, который здесь же находился на излечении. Госпиталь эвакуировался на Большую землю, а Шатров остался, ходит тут с костылем, еле двигая ногами.
Бежим к выходу. Попадаются небольшие группы бойцов, какие-то ящики, узлы. Никто не обращает на нас внимания, словно мы превратились в невидимок. Бежим до тех пор, пока не преграждает путь высокий, одетый в изорванную фуфайку боец.
— Куда?
— Товарищ политрук! — кричит Чупрахин. — Это мы…