Правдин ведет нас за выступ. Рядом, где мы только что стояли, с надсадным треском рвется снаряд. Осколки секут камни, наполняя катакомбы металлическим звоном. Осматриваюсь вокруг, замечаю Шатрова, сидящего с закрытыми глазами у рации. У его ног лежит костыль. Подполковник торопит красноармейца, прильнувшего к телефонной трубке:
— Вызывай, вызывай… Должны ответить…
— «Волга», «Волга»!.. Я — «Звезда», я — «Звезда»… «Волга», «Волга»!.. Я — «Звезда»… — одним тоном повторяет радист.
Правдин поясняет нам:
— Тамань вызываем. Штаб фронта туда переправился. А с командующим нет связи. Генерал где-то здесь, среди войск. Шатров решил организовать оборону Аджи-Мушкая. Он уже дважды водил в контратаку.
— Разрешите доложить, товарищ политрук? — вдруг спрашивает Кувалдин.
— О чем? Как ходили в разведку? Не надо. Я знаю, Мухин уже все рассказал…
— О знамени, товарищ политрук. Вот оно, смотрите.
— Наше, дивизионное! — восклицает Правдин и, шагнув к Егору, крепко обнимает его.
— Есть Тамань! — громко кричит радист.
Шатров колыхнулся, схватил телефонную трубку.
— «Волга», «Волга»! Я — «Звезда»… Требую поддержки. Прием. — Подполковник настолько увлечен разговором, что не замечает развернутого знамени, с которым подошел к нему политрук. Лицо его мрачнеет: — К черту вашу шифровку! Высадите десант моряков. Слышите, требую немедленно!
Выслушав ответ, Шатров передает трубку радисту. Подхватив костыль, он вытягивается перед знаменем.
— Откуда оно? — наконец спрашивает он.
— Вот они принесли, — показывая на нас троих, сообщает политрук.
— Рассказывайте, что произошло в разведке, где взяли знамя, — говорит Шатров. Опершись о костыль, он слушает с закрытыми глазами. Кувалдин докладывает подробно о том, как шли в разведку, как Шапкин пытался выдать нас немцам, как похоронили командира дивизии и со знаменем пробились сюда, в катакомбы.
Подполковник открывает глаза, пристально смотрит на Кувалдина, потом на меня и садится на прежнее место. Он сидит молча, уперев взгляд в полотнище знамени.
— У кого есть курево? — спрашивает он тихо, расстегивая ворот шинели.
— Сигареты, — предлагает Чупрахин.
Сделав две-три затяжки, Шатров говорит:
— Десант высадят. Москва уже распорядилась. Но на большую поддержку рассчитывать не будем: в районе Барвенкова и Лозовой гитлеровцы перешли в наступление, продвигаются в сторону Ростова.
Кирилл протискивается вперед. Топчется на одном месте и робко спрашивает:
— Что же будем делать?
Подполковник с силой мнет пальцами окурок.
— Драться, товарищ красноармеец. Драться, — повторяет он. — Драться, вот так, как они, — показывает Шатров на нас. — Эти ребята заслуживают глубокого уважения. Спасибо вам, товарищи, за спасение знамени. — И, поднявшись, продолжает: — Враг не может все время наступать. Сил у него на это не хватит. Придет время — истощится, сгорит он на нашей земле, как дрова, брошенные в топку… Я приказываю всем драться до последней возможности, не терять боевой дух, с паникерами и трусами расправляться беспощадно!
Никто еще определенно не знает, какое количество людей находится под землей: одни говорят — несколько тысяч, другие исчисляют сотнями. Пока трудно определить: катакомбы — это множество галерей и отсеков, бойцы рассеялись по ним мелкими группами и в одиночку. Гитлеровцы уже блокировали большинство выходов.
Стоит тишина, доносятся лишь отдельные выстрелы. Шатров разговаривает с Правдиным.
— Надо навести порядок, — слышу голос подполковника, — сформировать роты, назначить командиров.
— Может быть, лучше утром ударить по немцам с тыла, прорваться к своим?
— Это было бы хорошо, — соглашается Шатров. — Но надо поднять на это людей, повести их за собой…
— Я попробую организовать прорыв. Уверяю вас, товарищ подполковник, бойцы пойдут за мной, — убежденно говорит Правдин.
Слышу шепоток справа:
— Говорят, какой-то боец, по фамилии не то Муха, не то Мошкин, сказывал, что этот самый Шапкин выкрал секретные документы и передал немцам. Они разгадали нашу оборону и саданули…
— Врешь, — возражает кто-то в ответ.
— Чего же мне врать. Что слышал, о том и говорю.
— Нет, братцы, я слышал другое. Вроде бы между командующим фронтом и представителем Ставки не было никакого ладу. Он называл командующего оборонцем и ругал всех, кто укреплял позиции. А командующий кричал на него. Куда ты, говорит, рвешься, фронт не готов для наступления. И вот вам результат.