Сделав несколько шагов, Чупрахин вдруг останавливается.
— Котел тоже висит над огнем, но, надо полагать, от этого ему не легче, — говорит Иван, поднимая фонарь вровень своих плеч. Фитилек дрогнул, колыхнулся и погас.
Минуту стоим не шелохнувшись. Темень невероятная.
— Что случилось? — спрашиваю у Чупрахина.
— Керосин кончился. Фонарь, выходит, вещь ненадежная, — отмечает Иван и предлагает держаться ближе друг к другу.
Идем ощупью, пригнувшись, чтобы не разбить головы о камни. Доложим сейчас Кувалдину о положении на западном секторе, и Егор отправит нас к Донцову, он предупреждал нас об этом. И так, наверное, еще долго будет продолжаться. Словно угадывая мои мысли, Чупрахин говорит:
— Ничего, ребята, мы же разведчики, сидеть на месте нам не положено. Изучим катакомбы, потом легче будет…
Выслушав наш доклад, Егор вручает нам скопированную схему катакомб. Кувалдину нужна информация от командиров рот. Ее можно получить только через связных, посыльных. А для этого надо людям рассказать, как передвигаться под землей, по каким маршрутам.
Мы уходим к Донцову. Мы — это Чупрахин, Мухин и я.
— Алеша, ниже голову…
— Меня в сон клонит, ребята.
— А ты пой что-нибудь, негромко. Помогает. Это я испытал на собственном опыте, когда еще на корабле служил, — советует Иван.
— Попробую…
Мухин поет тихо, вполголоса. А катакомбы бесконечны. И темнота не редеет…
7
Гитлеровцы пытались проникнуть в подземелье и на восточном секторе, но вскоре убедились, что это сделать невозможно: их встречал плотный огонь бойцов лейтенанта Донцова, непрерывно дежуривших у амбразур. Сегодня фашисты ведут себя так, как будто там, на поверхности, и вовсе их нет. Только изредка влетит под своды ручная граната, упадет на каменный пол, гулко разорвется, наполняя воздух свистом осколков, и снова наступает тишина, томительная, глухая.
На командном пункте полка тоже тихо. Он размещается в большом круглом зале, похожем на огромный опрокинутый колокол. Отсюда в разные стороны расходятся ходы сообщения со множеством галерей и отсеков, наполненных густой, непроглядной темнотой. Два ближайших отсека заняты под службы. В первом разместилось хозяйство Мухтарова: несколько повозок, восемь лошадей, две автомашины, кухня, тюки сена и продовольствие: говорят, всего мешок овсяной крупы, килограммов двадцать сухарей и две бочки пресной воды, расход которой строжайше запрещен. Все это собрано с невероятным трудом. Али перегородил отсек каменной стеной, поставил автоматчика. Пока питаемся тем, у кого что осталось от неприкосновенного запаса, полученного накануне последнего боя там, на поверхности.
Другой, более обширный отсек отведен под госпиталь. Крылова оказалась хорошим организатором. Она по-хозяйски использовала все, что осталось в катакомбах от армейского госпиталя, даже нашлось несколько коек. Большинство из них уже заняты ранеными, больными.
Есть еще один отсек, расположенный на КП. В нем хранятся остатки фронтового имущества батальона связи — телефонные катушки, мотки проволоки, вешки, разбитый коммутатор. Батальон при подходе немцев к Аджимушкаю переправился на Большую землю вместе со штабом фронта. Вряд ли все это имущество пригодится под землей.
Из темноты, словно из пучины облаков, выплывает Запорожец. Он уже трое суток не появлялся на командном пункте, держал связь с Егором через посыльных. Никита Петрович одет в свою неизменную фуфайку-стеганку, изорванную на локтях. Лицо его осунулось, обросло густой черной щетиной. На лбу Запорожца два иссиня-черных пятна — следы ударов о камни. Такие синяки теперь у многих бойцов, а у некоторых они уже гноятся. Маша не успевает обрабатывать ссадины, да и медикаментов не хватает.
Я вижу, как Запорожец, облизав пересохшие губы, докладывает Егору. В западном секторе тоже затишье.
— Может, махнули на нас? — сев ближе к зажженному фонарю, продолжает старший лейтенант. — Из такого подземелья разве можно вытеснить… Ну а как он? — Никита Петрович интересуется состоянием Правдина, который лежит на койке у самой стены.
— Вроде легче ему. Недавно даже интересовался: как, говорит, у нас связь с секторами, нельзя ли, говорит, что-нибудь придумать, чтобы обезопасить передвижение людей по галереям. Сижу вот и ломаю голову… Можно свечи или фонари поставить. Но ведь у нас всего десяток фонарей, а свечи уже кончились. Да и керосин на исходе.