Егор еще держит в руках кусок фанеры, о чем-то думает… Командир полка, у него много забот.
— Чупрахин! — вдруг зовет он Ивана.
Чупрахин лежит на разостланной шинели: он два часа назад возвратился с Мухиным и Геной с задания. Они обследовали одну галерею, пришли усталые, с царапинами на лицах. Только Генка возвратился без синяков. Он великолепно ориентируется в катакомбах. Мы мало обращаем на него внимания: у нас он — вольный казак, может пристроиться к любой группе, и никто не возразит — мальчишка, что ж с него спросишь. А ему это не нравится, иной раз насупится: что вы, мол, на меня так смотрите. Тогда Иван дает ему пистолет и даже величает его по отчеству: Геннадий Федорович!
Сейчас Генка лежит рядом с Чупрахиным и крепко спит. Устал парнишка. На зов Кувалдина Иван откликается не сразу. Протерев глаза, он говорит Мухину:
— Приснится ж такое! Будто доктор меня целовала, а губы у Маши горячие-горячие, аж страшно стало.
— Это у тебя, Ваня, папироска в зубах тлела, — поясняет Мухин. — Я ее погасил.
— Испортил сон… Ведь в жизни меня еще ни одна девушка не целовала, — замечает Чупрахин Алексею и, спохватившись, обращается к Егору: — Что случилось, товарищ командир?
— Есть срочное задание. Иди сюда и слушай внимательно. Проволоку видел в отсеке? — спрашивает Кувалдин, когда Иван подходит к нему.
— Видел и слышал, о чем вы говорили с Запорожцем, — скороговоркой отвечает Иван.
— Ты же спал! — улыбается Егор.
— А я теперь сплю по-особому: минуту сплю, минуту прислушиваюсь, вернее, одно ухо спит, второе слушает.
— Значит, все понятно?
— Понятно. Я на этот провод уже давно смотрю. Думаю, куда бы его приспособить. А вот вы нашли ему место. К работе приступать сейчас?
— Нет, сначала подумай хорошенько, как лучше сделать. Пойдите с Мухиным осмотрите провод, прикиньте, хватит ли его, чтобы соединить КП с секторами, какие другие материалы потребуются. Дело серьезное.
У центрального входа, который хорошо виден с КП, вырастают яркие вспышки. Свет от разрывов гранат короткими волнами прокатывается по стенам и потолку, напоминая блеск ночной грозы.
— Нервничают фрицы, — коротко замечает Чупрахин и говорит Алексею: — Пойдем, Алеша, теперь мы с тобой прорабы-строители.
Проводив ребят, Егор углубляется в какие-то подсчеты. Я вижу, как он быстро водит карандашом по листу фанеры: видно, трудность сообщения с ротами сильно беспокоит его. Да, пока еще есть керосин, спички, мы кое-как передвигаемся под землей. Но кто знает, когда мы выйдем на поверхность, возможно, пройдут недели, месяцы. Ни керосина, ни спичек к тому времени не останется…
Думай, думай, Егор, наметил ты крайне необходимое дело.
— Сам сообразил или кто подсказал? — спрашиваю Кувалдина, когда он показывает мне свой чертеж.
— Что, плохо, не годится? — беспокоится Егор.
— Нет, все хорошо, Егор Петрович. Надо немедля приступать к делу.
У Кувалдина чуть вздрагивают губы. Не пойму, почему он улыбается.
— Егор Петрович! — подмигивает он мне. — Чудно это слышать. Егор Петрович, товарищ командир полка! Как ты на это смотришь?
— Как все. Ведь обстановка так сложилась…
— А мне иногда становится боязно. Командир полка! Это такая огромная должность!.. Тут и люди, тут и продовольствие, боеприпасы, госпиталь, организация обороны… И все это под землей, а не где-нибудь там, на поверхности.
— Устал? — спрашиваю я Егора.
В ответ он громко смеется:
— Как ты сказал: «Устал?» Я и забыл, что есть такое слово — «устал».
Я тоже начинаю улыбаться: действительно, как непонятно сейчас, под землей, в темноте, при голоде и постоянной угрозе смерти, звучит это слово — «устал».
Кувалдин поднимается, смотрит на часы. Я знаю, подошел час, который Егор отводит для разговора с Правдиным. Вот сейчас подойдем к политруку, и Кувалдин, как всегда он поступает, будет подробно рассказывать о прошедшем дне, о людях, о том, что делается в гарнизоне, чтобы укрепить оборону.
…Маша встречает нас предостерегающим жестом.
— Уснул, кажется, — шепчет она и отводит Егора в сторону. — Температура сегодня нормальная, аппетит появился… Может, и встанет. Вообще-то он крепкий, товарищ командир.
Поверх фуфайки на Маше белый халат. Вчера на нем я видел следы копоти и пятна крови, сегодня он чистый, будто только что получен со склада: ночью она его выстирала и просушила на костре. Крылова сама ходила за водой, туда, к выходу: там есть колодец. Немцы ведут за ним непрерывное наблюдение, еще не было случая, чтобы мы взяли из него воду без потерь. А вот она ходила. Нетрудно представить, как ползла между камней, как долго лежала у колодца, ожидая подходящей минуты. И такой момент настал: гитлеровец, видимо, начал закуривать, и этого времени хватило ей — она проскользнула к источнику, зачерпнула ведерко и мигом прижалась к земле, тут уже не так опасно. Иначе не могло быть — халат остался бы невыстиранным…