Я с сомнением посмотрел в след уходящему профессору, но довольно быстро нарисовал большой круг и глянул на покойника: грузный черноволосый человек, мизинец и безымянный пальцы левой руки срослись, внешность неприятная, рот приоткрыт, по щеке медленно стекает какая-то мутная жидкость, которую я поначалу, когда принял его за спящего, спутал со слюной. Я вздрогнул, когда хлопнула дверь, и в комнату заскочил профессор.
- Уже познакомился с Трофимычем? - спросил он. - Хороший был человеком, но судьба ему досталась незавидная. Пожалуй, мой лучший друг, - Яковлев подошёл к телу, некоторое время смотрел на него, затем скорбно вздохнул, перевёл взгляд на окно.
- Гражданские сумерки наступили, в любой момент начаться может, - сказал он и оценивающе посмотрел на нарисованный мною круг. - Сойдёт, - наконец произнёс он, взял два стула и поставил внутри круга.
- Может, вы мне расскажете, почему считаете, что этот человек может подскочить? Он же мертв.
- Знаешь, как в старину называли мертвецов? - спросил профессор, вместо того, чтобы ответить на мой вопрос. - Навьи. Даже праздник такой был, по типу нашей Пасхи. Навий день назывался, когда поминали умерших, задабривали их. Относились к ним везде по-разному, но считалось, что хорошего от них ждать не приходится. Мертвецам не место среди живых, - он помолчал, потом продолжил, глядя на тело своего друга. - Сам я косвенно сталкивался с этим явлением, а историй об этом записал без счёту. Уж не знаю, какие из них правдивые, а какие нет. Например, самая древняя из тех, которые я задокументировал. В начале века у притоков Лены произошёл расстрел рабочих, слышал? У одной женщины убили мужа, она рыдала, угомониться не могла, о себе не думала, впала в страшное уныние. А потом стала всем рассказывать, что к ней муж вернулся. Решили, что свихнулась. Но я разговаривал с одной жительницей посёлка при приисках, которая тогда была маленькой девочкой. Она на Библии была готова поклясться, что видела, как ночью белобрысый бледный парень подходит к дому вдовы, стучит и его впускают. Точь-в-точь умерший муж. Ясное дело, девочке никто не поверил, да вот только вдова чахнуть стала быстрее прежнего и вскоре сама померла, как говорили в посёлке, от тоски. Дело почти столетней давности, но я всё равно решил проверить, узнал у той жительницы, где могилы найти можно и даже не поленился туда съездить. Кладбище давно забросили, всё поросло травой, я с трудом разобрался, где нужная могила, раскопал и обнаружил только щепки от развалившегося и истлевшего гроба. Вот и думай, правду мне рассказали или нет. А если правду, то выходит, что этот мертвец до сих пор по земле бродит и никак не найдёт упокоения.
В комнате стало совсем темно. Оказалось, что к домику не проведено электричество, поэтому профессор достал из сумки свечку, зажёг и поставил в центре круга.
- Сейчас я расскажу тебе историю, которая произошла со мною лично и которая, в известной степени, повлияла на моё мировоззрение, подтолкнула к тому, чтобы всерьёз заняться изучением фольклора, - он достал из буфета, стоявшего в углу комнаты, стакан, оттуда же взял кувшин с водой, налил немного в стакан, сполоснул, после чего наполнил его до краёв, выпил. - Мне тогда лет тринадцать-четырнадцать было. Вспомнил, как раз той весной родился мой младший брат, отец Сашеньки, это пятьдесят четвертый год. Мне тринадцать. Летом родители отправили меня в пионерлагерь. Признаться, мне не очень нравилось отдыхать вдали от дома, но деваться было некуда - тогда у детей право голоса было сильно урезано, - он улыбнулся. - В один вечер подняли гвалт - пропали две молоденькие вожатые. Я их помню, как сейчас - хорошенькие, одна русоволосая, другая светленькая. Милые такие, улыбчивые, всегда шутили. Ночь переждали, поутру в милицию пошли. А первая вожатая, та, которая русая, уже в отделении, показания даёт. Историю потом пересказал один мой тогдашний приятель, потому не поручусь за истинность. Значит, вечером они решили немного отдохнуть от детей и рванули в райцентр, отдохнуть хотели на танцплощадке. Познакомились там с двумя парнями, по их словам местными. Слово за слово, пошли на речку купаться. Светленькая со своим одежду скинули и разом в воду. Русая стеснительной оказалась. Второй парень её и так, и эдак уговаривает, поддалась она, стала потихоньку раздеваться, наклонилась, чтобы снять босоножки и взгляд упал на ногу парня, которая уже по щиколотку в воде. Пальцы синие, сморщенные, ноги почернели, ступня вся в язвах, кожа местами слезла, кость и мясо оголились. Перепугалась, зажмурилась, глаза открыла, всё стало хорошо, нога как нога. Да вот только в воду лезть она напрочь отказалась. Парень настаивать не стал, остался с ней на берегу. Тем временем светленькая со своим вернулись. Ну, русая к ней подбежала, давай звать назад в лагерь. Парни же свою линию гнут - пошли к нам домой. Светленькая такая, чтоб податься на уговоры, русая же твёрдо решила возвращаться. Подруга её не послушала и ушла с парнями, русая в лагерь одна возвращалась. По дороге оглядывается - за ней кто-то следом идёт. Перепугалась, давай убегать, а он гонится. Обернулась, а там парень тот, но уже не такой пригожий, как на танцплощадке - чёрно-синий, руки на груди крестом, кисти в кулаки сжаты, челюстью щёлкает, догоняет. Тут петухи пропели, наваждение и пропало. Она стоит на кладбище, вокруг могилы и ни души. Вся в слезах, а сама подругу ищет, но так и не нашла, в милицию прибежала заявление писать.
- Что-то мне не верится в эту историю, - усмехнулся я. - Напиши она такое в заявлении, ей бы прямая дорога в дурку.
- Так-то оно так, но я как раз перехожу к той части истории, за которую поручиться могу. Вторую вожатую стали искать всем миром. Даже пионеров мобилизовали. Ну, приятель мой и предложил пойти на кладбище и там поискать. Да не на городское, а на старое деревенское, о котором знали только местные. А он как раз из тех краёв был, знал всё вдоль и поперёк. Мы действительно нашли вожатую на окраине того кладбища. Всё тело в порезах, лицо в синяках, светлые волосы измазаны в грязи, а вокруг будто куры паслись - столько следов от их лапок осталось. Тем же летом мне случайно попалась книжка с болгарскими сказками. И в книжке этой я вычитал, что души умерших, навьи, часто принимают образ птицы. Я так и не узнал, что случилось с той светленькой вожатой, и кто её убил, но само воспоминание об обнаруженном теле и птичьих следах вокруг отпечаталось в памяти.