Ага-ага. Лет двадцать назад, еще до моего рождения, южные провинции Ильмы тоже так подумали, мол, пусть плывет этот Король далеким морем, а нашему кораблю и в малой речке места хватит. Да вот беда, это ж только для живых существ Гряда непреодолима, а для неживых — вполне себе. И ладно, кабы зомби, умертвия да прочая нежить, с ними наши маги да магички быстро справились бы… Да что магички? Свежего зомбика и младенец годовалый упокоит на раз. А коли младенец — некромант, так сначала упокоит, потом поднимет, наиграется вволю, да снова в землю спать уложит.
Не-ет. Величество наше нежить в Ильму отправлять не станет. На то он и Король, чтоб головой думать, а не тем местом, которым на трон садятся. Он, коли что вновь, сквозь Гряду железных воинов пошлет, а против тех и магия бессильна, и лук их не берет, и меч, говорят, не один надо сломать, прежде чем ту махину смертоносную уложишь. А уж она-то смертоносная! Я в запрещенном отделе Храмовой библиотеки в одной книжке картинку видела: здоровая дура, снизу колеса, как на телеге, только с шипами, сверху носяра длинный, в доброго сома[7] длиной, а из этой носяры огонь льется. И огонь этот, ежели верить подписи под картинкой, ни водой, ни магическим порошком погасить нельзя.
Вот так-то. А вы говорите, пусть морем Король идет. Мы б отправили, кабы не южные провинции. А что с ними, спрашиваете? Так нет их больше. Двадцать годочков как нет уже. Ни угрюм-лоз, самых мягких на всю Ильму (ах, какие из той лозы прялки делали! Я бы за то, чтоб за такую сесть, половину души Бездонным продала бы!), ни сладких медоносных трав, с которых собирали легкую и пьяную дурман-росу, ни птиц ярких, ни рыб-летунов (хотя эти, говорят, потихоньку возвращаться стали, тут врать не буду, сама не видела), ни гордых широкогрудых фью[8], ни добрых и ленивых мау[9]. Мне от маменьки по наследству, как самой младшей, достались летние чимы[10], так Маарит говорит, что их еще бабка наша носила. А все потому, что у мау была заговоренная шерсть, и не было обувке из той шерсти сносу, хоть тысячу лет носи.
Только что теперь об этом говорить? Ничего этого давно уже нет — лишь черная пепельная пустыня, в которой даже дурной каюк[11] не растет.
Как бы там ни было, но в тот рыбень[12], когда маменька, жизнь мне давая, сама в Светлые Воды ушла, ни одной другой девки в Озере на свет не появилось. И значит это, что мне прямая дорога в Комнату Короля и светящееся зеркало. А уж что там меня за этим зеркалом ждет — неизвестно. Красавец ли жених, хозяин с ошейником или, тьфу-тьфу, Великий Змей и его огромные зубы — ходили слухи, что Король девственниц ему в жертву приносит, якобы чтоб тот уберег земли королевства от большой воды?.. Хотя это, по-моему, чистое вранье. Ему за все эти годы, Змею этому, стольких девок скормили, что не о большой воде бояться надо бы, а о великой суши. Да вот только как ни водень[13], так нижние земли нашего Двора обязательно подтоплены! Так какой тут, спрашивается, Змей?
Я, само собой, как и всем девкам положено, нос имею любопытный, но не настолько, чтобы этот самый нос добровольно в силок совать и на личном опыте узнавать, кто и что меня по ту сторону зеркала ждать будет.
Так что выход у меня только один был: мужа взять, да как можно скорее, и не простого, а обязательно с собственным Двором. Только так от Короля с его Законом отвертеться и можно было. И не сказать, чтоб такие явления редкостью были, хотя б на Маарит мою посмотреть, она тоже единственной девицей на целехонький месяц в свое время была, а замуж за младшего Айху вышла. Двора своего молодые пока не имели — да и откуда, все пятнадцать старцев нашего Озера здравствовали, хвала Живой Воде, — но жили при отце мужа, да при мачехе до той поры, пока Айху-старший в Светлые Воды не уйдет. А случится это, если верить жрицам в Храмовом классе, уже совсем скоро. Говорят, гнилая болезнь на старца напала, а от нее никакое лекарство, никакое заклинание не поможет.
Одна беда, из Дворовых во всем Озере только Рэйху-на-Куули и остался, а тому, как известно, сто лет исполнилось еще тогда, когда между люфтами и ильмами не встала непреодолимая Гряда, то есть ровно три тысячи триста лет, три года, три месяца и три дня назад. А точнее, морги его знают, как давно. И от одной мысли, чтобы стать женою этому старому чучелу, становилось муторно и тошно.