Выбрать главу

Так же ироничны, трагичны и полны чувства ранней обреченности были другие лучшие поэты поколения: Николай Дементьев (1907–1935), покончивший с собой в состоянии острого психоза, Борис Корнилов (1910–1938), казненный по ложному доносу, Александр Шевцов (1914–1938), обвиненный в троцкизме и тоже расстрелянный. Этот ученик Багрицкого был талантливее всех на своем литинститутском курсе, в 1934 году издал единственную — и превосходную — книжечку «Голос». В книге этой влияние Маяковского очень чувствуется — «Понимая духом слабо этих дней большой полет, несознательная баба две селедки продает», — но влияние, конечно, не прямое, опосредованное. В чем оно — сразу не скажешь, но опознается мгновенно:

На планете мимо пашен И во все ее концы Ходят наши и не наши, Ходят дети и отцы,
Ходят ветры, и мы еле Их улавливаем свист. На помятой на постели Просыпается фашист.
И лежит (ему не спится)… Он готов               за пятилетку Мне         свинцовую синицу Посадить в грудную клетку.
Он готов, но это хуже Для него лишь. Я в ночи, Растерзав на клочья лужи, Прохожу. Летят лучи
Фонарей. Бежит аллея… Пробежала… Темен вид… Красный мрамор мавзолея Посреди земли стоит.
Сон шагает по квартирам, Город грузен, город глух. Звезды падают над миром В виде точки, в виде двух,
В виде белых, в виде алых, Оставляя серый след Над страной больших и малых Поражений                      и побед.

(Это немного похоже по интонации на «Колыбельную Светлане» другого автора 1913 года рождения — Александра Гладкова, который физически выжил, но морально тоже уничтожился, был совершенно раздавлен, хоть и прожил в этом состоянии почти до ста лет.)

Где здесь Маяковский? Вот это: «Звезды падают над миром в виде точки, в виде двух»: его парадоксальное видение вещей и пейзажей, его поздняя прозрачность, до конца не осуществившаяся; он мечтал писать совсем просто — и, наверное, писал бы так. Но главное здесь — глобальность взгляда, планетарность, и чувство хозяина — не только в стране, но в мире: хозяина не по признаку властности, но по чувству ответственности. Шевцов был поэтом колоссального потенциала, и именно поэтому ему было никак не выжить.

И еще один прямой его ученик — Сергей Чекмарев (1910–1933), не печатавшийся при жизни, открытый посмертно, погибший при загадочных обстоятельствах. Он был выпускником Московского мясомолочного института, по распределению поехал в Башкирию, не пожелал оттуда вернуться, когда получил такое право, и погиб в реке Сурень — то ли утонул, пытаясь перейти ее вброд, то ли был убит кулаками. Некоторые стихи Чекмарева именно по интонации, «дикции» так похожи на светловские, что не отличишь:

Ты думаешь: «Письма в реке утонули, А наше суровое время не терпит. Его погубили кулацкие пули, Его засосали уральские степи.
И снова молчанье под белою крышей, Лишь кони проносятся ночью беззвездной. И что закричал он — никто не услышал, И где похоронен он — неизвестно».

Но лучшее его стихотворение — «Размышления на станции Карталы» — это уже безусловно собственный голос, и влияние Маяковского — ирония, снижающая пафос, почти самурайское чувство долга, нежность к паровозу и нелюбовь к пассажиру — тут ощущается ясно:

Поезд стоит усталый, рыжий, Напоминающий лису. Я подхожу к нему поближе, Прямо к самому колесу.
Я говорю ему: — Послушай И пойми, товарищ состав! У меня болят от мороза уши, Ноет от холода каждый сустав.