В ней ходят крапивным облачком комары, в ней нашаривает дорогу вниз очень большое и очень сонное солнце.
Вот оно приземляется в виде большого шара, мнется по дороге, принимая вид четырехугольника.
И коростель хрипит ему об этом из трав.
Стемнело.
Каждый береговой куст закурил трубку.
Ложится туман, седой и косматый.
Стали выскакивать звезды — как из воды: дрожащие, отдувающиеся. Вега… Денеб… Алтаир…
В воде, на быстринке, эти звезды бегали желтыми червячками.
Выдра проплыла по ним, черная и большая, как одетый мальчишка.
Одни звезды давно стали на свои места, другие все еще бродят. Это спутники наши. Их громадная скорость там, наверху, примеряется к пешему хождению здесь — если совпадут дороги, можно и прогуляться вместе, пройти полем, не глядя себе под ноги.
Идти и смотреть вверх. И, кажется, идет, любопытствует человек по небесной тверди, несет в руках фонарик с желтым светом. Он там занят и молчит, а ты здесь шагаешь и молчишь, и так хорошо вместе.
Но обгоняет, уходит человечья звезда. Тогда опомнишься и сразу прикидываешь расстояние, и скорости, и сожмется все в тебе.
Нет там воздуха, стучат машины, рассчитывая, сколько ракетных газов добавить и сколько убавить, и вообще самая высокая механика.
…Но снова плывет звездочка, и снова идешь за ней. Идешь полем, не глядя под ноги.
Когда светает, первыми в деревне начинают кричать не петухи, а грачи, ночующие на деревенских ветлах.
— Мамма-исшк, — кричат грачи. — Маммашина.
И светает, и земля несется косым полетом в новый день, и светлеют, светлеют дороги.