Выбрать главу
Там при лагере встали у них часовые на чешуйками крытые лапы кривые.
И стоит с разговором, с печалью, со злобой при оружии ворон — часовой гололобый.
Он стоит — изваянье — и думает с болью, что родное Триполье расположено в яме.
В яму с гор каменистых бьет волна коммунистов. И в Триполье с музыкой, седые от пыли, с песней многоязыкой комиссары вступили.
При ремнях, при наганах… Бесовские клички… Мухи черные в рамах отложили яички.
И со злости, от боли, от мух ядовитых запалили Триполье — и надо давить их.
И у ворона сердце — горя полная гиря… Он закаркал, огромные перья топыря.
Он к вороньим своим обращается стаям: — Что на месте стоим, выжидаем? Вертаем!.. И они повернули к Триполью.

СМЕРТЬ МИШИ РАТМАНСКОГО

Льется банда в прорыв непрерывно. На правом фланге красноармейцев смятение, вой… Пуля острая в морду летящим оравам не удержит. Приходится лечь головой. Это черная гибель приходит расплатой, и на зло отвечает огромное зло… И уже с панихидою дьякон кудлатый на телеге Зеленого скачет в село.
А в селе из щелей, из гнилого подполья лезут вилы, скрипит острие топора. Вот оно — озверелое вышло Триполье — старики, и старухи, и дети: — Ура! Наступает и давит семьею единой, борода из коневьего волоса зла, так и кажется — липкою паутиной всё лицо затуманила и оплела.
А бандиты стоят палачами на плахе, с топорами — система убоя проста: рвут рубахи с плеча, и спадают рубахи. — Гибни, кто без нательного ходит креста!
И Припадочный рвет: — Кровь по капельке выдой, мне не страшны погибель и вострый топор… И кричит Михаилу: — Михайло, не выдай… Миша пулю за пулей с колена в упор.
Он высок и красив, отнесен подбородок со злобою влево, а волос у лба весь намок; и огромный, клокочущий продых, и опять по бандиту с колена стрельба. Но уже надвигается тысяча хриплых: — Ничего, попадешься… — Сурьезный сынок… Изумрудное солнце, из облака выплыв, круглой бомбой над Мишею занесено. Не хватает патронов. Последние восемь, восемь душ волосатых и черных губя. И встает полусонный, винтовкою оземь: — Я не сдамся бандиту… — стреляет в себя.
И Припадочный саблей врубается с маху в тучу синих жупанов, густых шаровар — на усатого зверя похож росомаху, черной булькая кровью: — За Мишу, товар… — и упал.
Затрубила погибель трубою, сабля тонкой звездою мелькнула вдали, голова его с поднятою губою всё катилась пинками в грязи и в пыли.
Ночью пленных вели по Триполью, играя на гармониках «Яблочко». А впереди шел плясун, от веселья и тьмы помирая, и висели часы у него на груди как медали. Гуляло Триполье до света, всё рвало и метало, гудело струной… И разгулье тяжелое, мутное это, водка с бабой, тогда называлось войной.

Часть третья

ПЯТЬ ШАГОВ ВПЕРЕД

КОММУНИСТЫ ИДУТ ВПЕРЕД

Утро. Смазано небо зарею, как жиром… И на улице пленных равняют ранжиром.
Вдоль по фронту, не сыто оружьем играя, ходит батько и свита от края до края.
Ходит молча, ни слова, не ругаясь, не спорясь, — глаза черного, злого прищурена прорезь.
Атаман опоясан изумрудною лентой. Перед ним секретарь изогнулся паяцем.