Входит матрос, несущий вахту.
Матрос. Господин капитан!
Пелегрин. Что тебе нужно, собака?
Матрос. Там корвет!
Пелегрин. Где?
Матрос. Сзади по борту.
Пелегрин. Ну и что же?
Матрос. Мы без флага, они приняли нас за пиратов…
Пелегрин. Может быть.
Матрос. Они обстреляют нас, едва рассветет.
Эльвира. Обстреляют?
Пелегрин (опорожнив бокал и выбросив его за борт). Разумеется, они нас обстреляют. Порядок прежде всего. Чего ж им еще делать на этой земле… Поднять всех по тревоге, расставить по местам! Я сам буду на мостике, если дойдет до дела!
Матрос. Слушаюсь. (Уходит.)
Пелегрин. Пойдем в каюту, Эльвира. Да поможет нам луна тем, что спрячется в тучах. Нам не впервой уходить от них!
Эльвира. Я не пойду в каюту, Пелегрин.
Пелегрин. Но почему?
Эльвира. Никогда больше, Пелегрин, никогда!
Пелегрин. Что это значит? Я не понимаю…
Эльвира. Я не пойду в каюту! Ни за что на свете!
Пелегрин. Там лучше всего, поверь мне, всего спокойнее. Там ты найдешь ложе, единственное на всем корабле, а когда все будет позади, я разбужу тебя!
Эльвира. А потом?
Пелегрин. Здесь может быть опасно. Тебе не место на палубе! Я ведь знаю этих идиотов, пристроившихся по нашему курсу, — они свирепо завидуют чужой жизни, потому что у них нет своей собственной…
Эльвира стоит неподвижно.
Почему ты так пристально смотришь на меня?
Эльвира. Я снова верю тебе, как тогда.
Пелегрин. Веришь чему?
Эльвира. Потом, когда я вспоминала об этой ночи, мне всегда казалось, что то была хитрость с твоей стороны, коварный план — эта каюта и все — самый что ни на есть подлый расчет.
Пелегрин. Нам нужно уйти, Эльвира, заклинаю тебя!
Эльвира. О Пелегрин…
Пелегрин. В каюте ты будешь надежно укрыта. И одна.
Эльвира. Я ведь знаю, Пелегрин, что было в каюте семнадцать лет назад, когда кончилась стрельба… (Вскрикивает.) Боже мой! Что это за человек лежит здесь в оковах?
Педро. Это я.
Пелегрин. Педро?
Педро. Что поделать, господин, они опять заковали меня!
Эльвира. Великий Боже, нас подслушали…
Пелегрин. Это всего лишь поэт, которому никто не поверит, если он станет болтать… Пойдем, Эльвира, пойдем! Спустимся в каюту, там ты будешь надежно укрыта.
Слышен пушечный выстрел.
А, они загромыхали уже, эти кретины на страже порядка.
Эльвира (падает в его объятия). Почему, почему мне все еще снится это?
Пелегрин уносит ее в каюту.
Педро. А барон ничегошеньки не видит — на лбу своей спящей жены…
В замке.
За столом опять сидит писарь. На полу — чемоданы. Около них — слуга.
Писарь. Уже заполночь.
Слуга. Не знаю, что и подумать…
Писарь. Семнадцать лет я на службе, и никогда никаких капризов, никаких причуд. Все шло своим чередом — свободный вечер, ночной сон, человеческое достоинство. Вчера еще, когда я сидел за этим столом, я мог об заклад побиться, что наш барон человек разумный, порядочный, умеющий ценить такого писаря, как я. Сколько раз я говорил ему: если понадобится, ваша милость, я буду работать и ночью — и можно было не опасаться, что он злоупотребит моим рвением.
Слуга. Тсс! (Прислушивается.) Это бродячий певец.
Писарь. И он тоже еще не спит?
Слуга. Я его встретил, когда тащил чемоданы из кладовки. Хотел показать ему его комнату, но он поблагодарил и отказался, сказал, что не хочет спать, ему жаль времени, он собирается посмотреть картины.
Писарь. Вот баранья голова. (Зевает.) Слуга. Знаете, что я думаю?
Писарь. Велели писать письмо, это среди ночи-то.
Слуга. Во всем виноват этот бродяга. Я так думаю. Все началось с того, что у госпожи заболел живот. Потом они пили до самой ночи, барон и он. Кололи орехи — там целая гора шелухи! — и все пили!..
Писарь. Я замерз как собака.
Слуга. Разве может человек, у которого замок, жена, ребенок, просто так взять и уехать? Послезавтра праздник, придут арендаторы, кто будет говорить с ними? Пусть мне ответят — кто? А что будет с быками? И кто будет платить нам жалованье? Не верю, чтобы барон мог уехать так просто, как будто в мире он один.
Писарь. А если его охватила тоска, которая сильнее, чем два быка?
Слуга. Вы рассуждаете, как холостяк. А что может знать о мире холостяк, даже если он объехал весь мир!..