– Вот вернётся твой инструктор из отпуска, отвезу тебя в школу и месяц не буду забирать, – пригрозил Елисеев.
Стоп, стоп, стоп. Что значит месяц? Ты предлагаешь мне и на выходных торчать в школе? Ну уж нет, в конце концов, я же не сирота какая-то, у меня семья есть. Эх, как жаль, что я не умею говорить, а то я бы Шуре пожаловался, когда она будет ему звонить. Впрочем, я ведь понимаю, что он нарочно это говорит, а на деле никто меня не оставит. Да и инструктор ему не позволит. У нас же с ним два дня выходных. Он что, ради твоей прихоти лишит себя выходных? Не бывать такому. Понимаю, что Елисеев всё это говорит сгоряча. А Шура, вот уж она точно меня на выходные заберёт.
Макс отнёс планку в прихожую и направился в свою комнату, ну а я поплёлся следом. Правда, в святая святых мне не удалось попасть.
– Тебе здесь делать нечего, – сказал он и захлопнул перед моим носом дверь.
Вот так всегда. С тех пор как мы переехали в эту квартиру, я ещё ни разу не был в их спальне. Ума не приложу, с чем это связано, но Елисеев категорически запрещает мне туда заходить. Сами заходят в нашу комнату по двадцать раз на дню, к тому же без стука, а меня к себе не пускают. Трисон уже миллион раз побывал там, а мне нельзя даже одним глазком взглянуть на их апартаменты. Какая-то вопиющая несправедливость!
Признаюсь честно, я уже много раз пытался проникнуть туда в их отсутствие, да вот только все попытки заканчивались неудачей. А всё потому, что на их двери стоит хитрый замок с какой-то пипкой, которую они почему-то называют собачкой. Я, когда первый раз услышал это, битый час пялился на замок в надежде увидеть что-то похожее на моих сородичей, но, кроме круглой металлической кнопки, так ничего и не увидел.
Но всё же я не теряю надежды проникнуть в их комнату. Рано или поздно они не закроют замок на эту самую собачку. Люди ужасно забывчивы. Взять хотя бы нашу Шуру.
Помню, как однажды мы всей семьей поехали гулять в центральный парк. Перед тем как выйти из дома, она гладила платье, а я лежал рядом. Потом она выдернула шнур утюга из розетки и, несмотря на это, всю дорогу причитала: «Не помню, выключила утюг или нет». Я хоть и видел всё своими глазами, ну а что толку? Сказать-то ей об этом не мог. Ей-богу, я уже думал, нам так и не удастся погулять в парке. Хорошо, что Елисеев её успокоил: «Шура, забей, – сказал он, – даже если не выключила, уже ничего не изменишь». И только после этого она перестала причитать. Но, как только мы вернулись домой, она первым делом бросилась проверять утюг. И самое удивительное, что подобное с ней происходит каждый раз, когда она что-то гладит. Не понимаю, зачем вообще это делать? Неужели нельзя надеть платье неглаженым? Да если бы я так переживал, я бы уже давно выкинул этот утюг к чёртовой бабушке. Ну а зачем мучить себя и других? Говорю же, у людей в головах «стасиков», в смысле тараканов, мама не горюй.
Пока Елисеев был в комнате, я прилёг в коридоре. Не торчать же столбом под дверью. Нет, конечно, я мог бы пойти к себе, но я боялся не услышать его, если ему опять что-то понадобится от меня. Я даже задремать не успел, как он снова появился. Судя по тому, что Макс сменил домашние шорты на джинсы и футболку, нетрудно было догадаться, что он куда-то навострил лыжи.
– Француз, я ухожу, – сказал Елисеев и, перешагнув через меня, направился в прихожую, – натворил дел, а мне теперь надо твои грехи исправлять.
«Тоже мне грех. Да если бы все так грешили, мир был бы идеальным», – глядя ему вслед, подумал я.
– Ты остаёшься дома, но смотри у меня, – обернувшись, он пригрозил пальцем, – не дай бог ещё что-нибудь натворишь, я тебе не только ухо, но и хвост откушу. Ты меня понял?
Да понял я, понял, надо сидеть тише воды ниже травы. Конечно, обещать ничего не могу, но постараюсь.
– Ав, – подтвердил я.
Он забрал дверную дощечку и скрылся за входной дверью. Проводив его взглядом, я снова уронил голову на пол и попытался уснуть. По своему опыту знаю, что сон лучшее средство, чтобы потом не лишиться уха или хвоста. Хм, а вы говорите, у меня нет жизненного опыта. А это что?
Но не тут-то было. Как назло, в голову пробралась мысль о яичнице, которую Елисеев ел на завтрак, и давай эта мысль жужжать в голове, как назойливая муха. Я отлично помню, что он её не доел, а вот куда дел остатки, этот момент я как-то упустил. Да и как я мог не упустить, если был занят своим завтраком. Но я был абсолютно уверен, что Макс её не выбросил. Я не первый раз остаюсь с ним и точно знаю, что в отсутствие Шуры он ничего из еды не выбрасывает. Он же ещё тот лентяй. Для него пожарить яичницу – это всё равно что воробья в поле загонять. Значит, она должна быть либо на столе, либо в холодильнике. Но, скорее всего, второе.