Старик был растроган, а Гелена покраснела и быстро произнесла:
— Да, это замечательно. Наверное, снизу видно лучше, чем вблизи. Пойду посмотрю оттуда.
Когда они проходили через переднюю, Гелена остановилась у зеркала:
— Вы говорите, что возложение руки на плечо дамы означало объятие?
— Разумеется, — охотно согласился он и положил руку на ее плечо.
Гелена испуганно отшатнулась:
— Вы в этом совершенно уверены?
— Да, фигуры стремятся навстречу: они не прижимаются друг к другу, а сближаются изгибом бедер. Просто наши предки были более целомудренны. Достаточно было намека.
По-видимому, он был расположен продолжать, но снизу раздался восхищенный голос Хиле, беседующего с ее мужем. Взглянув на часы, Гелена сказала:
— Муж вернулся.
И первой вышла из квартиры.
Ян Томан стоял на дворе и глядел вверх. Заметив подошедшую парочку, он поздоровался с реставратором.
— Снизу и правда лучше видно, — сказала Гелена. — Там, наверху, все кажется просто неясными штрихами.
— Вот откроем всю фреску, будет прекрасно видно, — сказал реставратор. — Но придется подождать.
— Вы прервете работу, несмотря на то что уже столько сделали? испугался пан Хиле.
— Полностью открытая фреска может погибнуть, лучше всего ей было под штукатуркой. Когда мы ее открыли, она оказалась как бы немного обнаженной, простите мне это выражение, В этом состоянии она должна подождать до следующего этапа. Сюда придет комиссия и решит, что делать дальше. Пока нужно было провести работы по ее сохранению.
— Она и так достойна внимания, — изрек пан Хиле.
— Главное, мы доказали, что ваше предположение было верным. Дом украшали сграффито, а в центре, видимо над каменным балконом, который при перестройке уничтожили и заменили обыкновенной галереей, была картина.
— Да-да, вы уже говорили об этом. — Пан Хиле радостно закивал.
— И вот наконец мы видим, что изображено на картине. Вне всякого сомнения, эти две фигуры — живопись светская, вероятно, какой-то свадебный обряд, вот отчего в руках женщины чаша.
— А почему мужчина держит ее за плечо? — спросил Ян.
— Разве ты не видишь, что он ее обнимает? — нетерпеливо вставила жена.
— Правильное наблюдение, — с готовностью отозвался реставратор. — Это жених и невеста, и здесь изображен скорее всего их торжественный тост. С моей точки зрения, это типичная живопись эпохи Ренессанса. То, что называлось техникой кьяроскуро {Очевидно, автор имеет в виду сфумато: в живописи смягчение очертания предметов с помощью живописного воссоздания окружающей их свето-воздушной среды.}. Свет и тень… Возможно, реставраторы захотят произвести расчистку и на фасаде со стороны улицы.
— Вы думаете, и там можно что-то найти? — изумился пан Хиле.
— Разумеется, полной уверенности у меня нет. Переделки внешнего фасада были, видимо, более основательные, вряд ли там что-нибудь сохранилось. Представляете, сколько новых окон пробили в стене во время последней перестройки. Похоже, на этом самом месте некогда был сад и задняя стена дома выходила на него. Вот почему хозяин велел запечатлеть здесь себя и свою молодую жену во время свадебного пира, так, чтобы за столом в тишине и уединении можно было любоваться собственным изображением.
— Какой галантный муж! — произнесла Гелена. — А что, если и этот дом был свадебным подарком? Сейчас таких супругов не сыщешь.
— Мне кажется, — улыбнулся бородатый реставратор, — рыцари не перевелись и в наше время, они просто обнищали.
Хиле провозгласил:
— Смею ли я, уважаемые, пригласить вас на стаканчик вина? Я заранее припас его для этого торжества, но, как видите, вину пришлось довольно долго ждать, хотя, быть может, оно стало только лучше. Прошу вас.
Когда наконец все позволили себя уговорить, он повел их в свою темную квартиру на первом этаже. В этот момент появилась пани Гронкова, но Хиле скрылся в своей квартире раньше. Ему просто не хотелось портить такую священную минуту.
Гелена только пригубила, дома полно работы, да и дочка вот-вот должна прийти, мужчины же остались: вино было отменное, и у пана Хиле была припасена не одна бутылка. Они пили из старинных бокалов рубинового стекла, но прежде чем хозяин налил в них вино, реставратор поднял свой бокал против света и произнес со знанием дела:
— Настоящее рубиновое стекло! Пожалуй, бокалы ненамного моложе фрески.
Хиле скромно, но с удовольствием, как умеют одни только коллекционеры, улыбнулся.
Вино сквозь рубиновое стекло казалось черным. И реставратор смаковал напиток.
— А почему вы решили, маэстро, что на фреске изображена свадебная сцена? — вдруг тихо спросил пан Хиле.
— Что же еще? На религиозный мотив это не похоже, ясно как божий день. Хиле долго молчал.
— Знаете, дружище, — наконец сказал он, — я довольно серьезно занимался историей нашего дома. Узнал, кто были его хозяева, установил, что дом когда-то назывался «У чаши».
— Вот видите, — оживился реставратор. — Великолепное название! Может, здесь был трактир. Только скорее всего тут подавали не в благородных рубиновых бокалах, а в простых оловянных кружках.
— Да, возможно… Но этот дом называли еще и по-другому — «У рыцаря».
— И это возможно. Хозяином наверняка был дворянин.
— Да, Шимон, рыцарь из Нойталя. Эти два названия, еще недавно совершенно непонятные, приобретают теперь определенный смысл. Ведь в центре фрески изображена чаша! Вы говорите, свадебная сцена… Лично я не уверен. Если бы это было так, непонятно, зачем художнику понадобилось изображать момент произнесения тоста. Свадьба и свадебный обряд имели другие символы. Ну, например, обмен кольцами…
Наступила тиiина. Реставратор с удивлением уставился на старого пана.
— А вы не рассердитесь, маэстро, если до очередного появления комиссии я попробую разработать свою собственную версию? Не думаю, что эта пара молодожены. Будь фреска веком старше, я мог бы предположить, что над фигурами есть надпись, поясняющая, кто изображен на картине. Так делали в средние века. Но фреска, как вы говорите, более поздняя, и потому никакой надписи мы там не найдем.
— И никогда не узнаем, кого изображают эти две фигуры, — добавил Ян Томан.
— Мне кажется, я знаю, — тихо сказал старый пан, поворачивая в иссохших пальцах бокал, отбрасывающий кровавые блики. — Этот человек, которому женщина подает чашу, без сомнения, рыцарь Тристан, наследник короны Лоонуа, который никем не узнанный жил в Тинтажеле, замке своего дяди, корнуэльского короля Марка. И он поехал в далекую Ирландию, чтобы заполучить для короля златовласую невесту Изольду. То, что изображено на фреске, случилось, когда его корабль возвращался к корнуэльским берегам: Тристана томила жажда, и Изольда велела принести вино. Служанка Бранжьена по ошибке налила в кувшин вместо вина любовное зелье, которое мать Изольды приготовила для будущего мужа Изольды, старого короля Марка. Тристан вместе с Изольдой выпил этот бокал, не подозревая, что пьет волшебный напиток любви, обрекая себя на вечные муки. Все, что приключилось потом, — следствие этой ошибки. А произошло многое, и легенда эта, как описывают ее нам бесчисленные поэты древности, — печальна и жестока.
— Значит, любовь как грех, — восхищенно произнес реставратор.
— Скорее, любовь как ошибка, — шепнул Ян Томан.
— Любовь как судьба, — с улыбкой проговорил старый Хиле.
А потом они молча пили.
II
Всякое учреждение напоминает пчелиный улей. И дело вовсе не в поэтическом образе трудолюбивого усердия, а скорее в беспрестанном жужжании, в постоянном волнении: чем меньше сотрудники заняты делом, тем восторженнее они обмениваются новостями. Они убеждены, что их касается абсолютно все: и производственный процесс, и истории сугубо личного свойства.
Например, оформление документов сопровождается повышенным интересом к тому факту, что на телефонистке новое платье с оборочкой. Настоящим событием является сообщение о том, что заведующий соседнего отдела вчера отмечал защиту диссертации сына, поэтому утром явился несколько не в себе и торчит в туалете с мокрым платком на лбу. Если приплюсовать к этому всю информацию касательно приобретения без очереди дефицитных товаров, которую секретарша Лидушка без устали передает референткам других отделов, то жужжание окажется даже сильнее, чем в пчелином улье.