Право же, одна только мысль об этом мужике сразу же вызывала у нее желание почесаться.
27
ПОРАЖЕНИЕ ЦАРИЦЫ
Деревянный засов, на который была закрыта дверь тюремной камеры, пронзительно заскрипел и тяжело ударился о наличник. Трое мужчин, сидевших внутри на корточках, подняли глаза: вор, пытавшийся стащить драгоценности у одинокой вдовы и застигнутый врасплох ее сыном, внезапно возвратившимся домой, торговец, который уклонялся от уплаты налогов, и казначей.
— Заключенный казначей Майя! — крикнул главный тюремный смотритель, пришедший с двумя стражниками. — Выходи. Ты свободен.
Майя вытаращил глаза, встал и вышел наружу — как хищник из своей клетки. Ему не была известна причина освобождения. Уж не было ли это подвохом?
— Приказ главы ведомства Пертота, — ограничился начальник тюремщиков таким объяснением.
По прошествии четырнадцати дней тюремного заточения его платье было грязным, а парик несвежим. Майя отправился к себе домой, чтобы выкупаться и освободиться от обычных для тюрьмы запахов — вони людских экскрементов и пота, крысиной мочи, гнилой соломы. С восторженными криками и слезами на глазах его встретила супруга, как, впрочем, и остальные домочадцы. Он все еще не знал, какому чуду он обязан своим помилованием.
— Хоремхеб — во дворце, — объяснила ему жена.
Стал ли он царем? Нет, она об этом ничего не знала. Чуть позже пришел командир Рамзес, чтобы ввести его в курс дел.
— Я отправился разыскивать тебя в тюрьме, а тебя там уже нет, — сказал офицер с улыбкой. — Да будут благоприятны твои дни на воле!
— Что случилось?
— Отныне Хоремхеб — главнокомандующий армией царства. Он добился твоего освобождения.
— Главнокомандующий?
— Как только ты будешь готов, мы отправимся к нему с визитом. Я привел для тебя лошадь.
Встреча после разлуки была шумной: главнокомандующий и казначей не удержались от радостных возгласов, затем они обнялись и стали похлопывать друг друга по плечам. Рамзес и еще несколько командиров наблюдали за этой сценой с радостным видом. На полдень Хоремхеб заказал банкет: отныне в его распоряжении были царские кухни.
— Но… а остальные? — спросил Майя, когда они устроились перед подносом, уставленным блюдами с угощениями.
— Кажется, они уловили сложившуюся ситуацию: они ничего собой не представляют. Постепенно мы их заменим.
— Как?
Хоремхеб одним махом проглотил кусок рыбы в чесночной заливке, затем повернулся к сотрапезнику:
— Майя, все решает власть, и она — в моих руках. Разумеется, они станут создавать мне разные препятствия. Тем лучше: быстрее поймут, что уже не могут изменить положение, как мухи не могут препятствовать движению лошади.
Казначей тщательно обдумал услышанное, затем спросил:
— И царица?
— Она воображает себя царицей!
И главнокомандующий разразился громким смехом.
— Надо, чтобы ты с ней сочетался браком…
— В настоящий момент у нее нет такого намерения, но все закончится тем, что она приползет к моим ногам. Иначе…
— Иначе? — переспросил Майя встревоженно.
— Иначе я поднимусь на трон один.
Это заявление ошеломило казначея. Поднимется на трон один? Не заключив брачных уз с хранительницей царственных традиций? Это невиданно! Он об этом ничего не сказал, но его беспокойство было очевидным.
— Я буду придерживаться традиций, — сказал главнокомандующий, — но при условии, что эти традиции полезны.
Никогда еще Майя не слышал, чтобы высказывались так определенно и так просто, или упрощенно. Он знал Хоремхеба уже не один год, и их отношения, походившие на дружбу, крепко их связали. Содружество, возникшее в судорогах конца правления Тутанхамона и в начале правления Ая, продолжалось. Они оба были не согласны с теми режимами правления, когда личные амбиции поглощали львиную долю основных ресурсов в ущерб престижу и единству страны.
— Со времен Эхнатона, — заявил Хоремхеб, — дворец живет в мире интриг и вымыслов, в то время как внешние враги выжидают удобного случая, чтобы напасть на нас и захватить наши территории. В стране то же самое. Видя упадок династии, знать из провинции стала мечтать о том, как бы от нее избавиться.
И оба мужчины снова были единодушны. Попытка властителя провинции, небезызвестного Апихетепа[12] захватить Фивы доказывала, насколько монархию разрывали распри.
И в этом их мнения совпадали: сделка Ая с Апихетепом подтверждала духовную продажность режима.