— О, даже не знаю, — начал я, из меня вышел саркастический смех, похожий на хлыст кнута. Вытащив одолженный телефон из моего кармана, я открыл сайт с новостями и швырнул его на стол. Школа для малоимущих пострадала от стрельбы. Разве вам это не нравится? Как они упомянули, насколько мы в Прескотте бедные? Словно это, блять, имеет значение. — Может, о том факте, что «Банда грандиозных убийств» отправила этим утром более дюжины мужчин в мою гребанную старшую школу.
— Мы этого не знали, — сказала Тринити, посмотрев на Офелию. Судя по выражению ее лица, я не думаю, что она знала, что Джеймс Баррассо мертв. Или она такая же психопатка, как моя мать, и ей все равно. — Это так же не было частью нашего плана. Джеймс ответственен за это. Его отец поговорит…
— Джеймс мертв, — сказал я, потому что хотел, чтобы эта новость ужалила.
Я хотел увидеть реакцию девушки. Она лишь смотрела на меня, словно я говорил на другом языке. Если бы Хаэль был здесь, я бы попросил его перевести это на французский ради меня. Может, эта интеллектуальная сука поняла бы так?
— Сэр, я должен настоять, чтобы вы надели пиджак…, — сказал метрдотель, обращаясь ко мне так, как обращаются к злобному псу, который с пеной у рта рвется на цепи. Но знаете, что, я не животное, даже если Бернадетт заставляет меня чувствовать себя таковым. Блять, мне нужно быть внутри нее. Вот, что мне нужно было делать: пойти домой и похоронить себя в ее тепле. Это меня успокоит. Она — единственный человек, способная на это.
Эх, но я — разумный монстр.
Я взял пиджак и надел его. В конце концов, здешние работник, по сути, рабы для богатеев. Им платят гроши, которые даже не покрывают их гребанные счета, чтобы они без устали прислуживали этим людям. Неужто мы много просим — просто дать людям прожиточный минимум? Как, блядь, это дерьмо может быть спорным и политически поляризованным?
Я сел за стол, взял бутылку вина за горлышко — надеюсь, оно дорогое — и выпил остаток за раз. Внешне я выглядел спокойным. Знаю, что выглядел. Изнутри я, кипел от злости. В моей голове снова и снова повторялась одна и та же мантра: сдерживай свой темперамент, Вик; владей им как оружием.
Офелия лишь смотрела на меня, ее тело было напряжено, словно она боялась, наконец я мог сделать это — убить ее прямо здесь и сейчас.
Но еще я — осторожный монстр.
Быть отправленным в тюрьму означало: никакой Бернадетт. Не защищать ее. Не трахать ее. Не обнимать ее в своих руках и не смахивать ее слезы поцелуями. Она была всем для меня. Всем. И я бы сделал что угодно ради нее…даже это.
Я не стану объяснять, что «это» значило, но оно засело в моей голове, как Каллум, скрючившись в тени. Каллум. Где Каллум? Где Хаэль? Аарон? Оскар? Я не мог ни с кем связаться.
По крайней мере, Бернадетт в безопасности.
Пока что.
Однако нам предстоит разобраться с крайне запутанной ситуацией, не правда ли?
— Джеймс мертв? — спросила Тринити, ее голос был тихим, но фарфоровое выражение лица выражало вежливую незаинтересованность.
— Он мертв, — еще раз подтвердил я, сидя в этом ужасном ресторане с каменными стенами и низким потолком, живой музыкой в углу, бутылками вина, стоимостью в тысячи долларов, на каждом столе. Вот, почему это место называлось «Бордо», потому что они подавали эксклюзивные бутылки вина, стоимостью больше двадцати тысяч долларов. — Самоубийство.
Ложь. Но я не могу позволить Тринити или — через все социальные сети, которые у них есть — Максвеллу узнать, что моя жена стала причиной финального удара. Если на чью долю и падет возмездие за это, то это буду я.
Быть лидером иногда чертовски тяжело.
Я стучал пальцами по столу. Я сейчас так возбужден, что хочется просто убить обеих женщин прямо здесь и сейчас. Но это не решит наших проблем с «Бандой грандиозных убийств». Или с полицией. Разумный монстр, осторожный монстр, ловкий монстр. Не создавай беспорядок, который не сможешь убрать, Виктор Ченнинг.
— Прошу меня извинить, — сказала Тринити, так внезапно встав, что сотрудник, спешащий помочь ей со стулом, не успел.
Маленькими, аккуратными шагами она направилась в уборную, оставляя меня наедине с Офелией Марс.