Я поглаживал ее спину, выводя маленькие круги, даже когда снова зашагал.
Крови было много — часть ее была на Хизер, но в основном я был покрыт в ней — но прямо сейчас не особо что можно было бы с этим поделать. Так что я и не пытался. Я просто утишал, гладил и успокаивал ребенка, которая, из-за моей сильной и несокрушимой связи с Бернадетт, теперь была моей дочерью. Господи помоги ее будущим ухажерам. Маленькая улыбка осветила мой рот, но она не задержалась надолго. Было слишком много срочных дел, с которыми нужно было разобраться.
— Можешь кое-что для меня сделать? — спросил я, поворачивая ее, чтобы мы могли смотреть друг другу в глаза, пока я говорил.
— Что? — спросила она, ее лицо и голос были твердыми, похожий на кого-то, с кем я точно был очень хорошо знаком.
Иной бы ребенок был бы хромым, как тряпичная кукла, потерял сознание или сломался, плакал или кричал. Но не этот. Не мой ребенок.
— Если я спрячу тебя где-нибудь и скажу тебе быть очень, очень тихой, заткнуть уши и закрыть глазки, ты сделаешь это ради меня?
Хизер потребовалось мгновение, чтобы ответить, но, наконец, она кивнула, и мы продолжили идти в сторону края леса, где я слабо видел, как солнечный свет проникал в темноту леса. Я нашел дерево с глубоким дуплом и скоплением зеленых папоротников вокруг ствола и прижался к нему, чтобы подождать.
Когда я отстранился, она остановила меня тем, что закинула свои руки на мою шею, обвивая ее и сжимая.
— Спасибо, что спас меня, — прошептала она, и я оставил легкий поцелуй на ее макушке в ответ.
— Ты не должна благодарить меня за это, — честно ответил я, вставая и разворачиваясь, чтобы уйти.
— Вик? — крикнула Хизер, и я замер, бросив взгляд через плечо и подняв бровь. Уверен, что я выглядел безумно, одетый в пиджак, галстук и покрытый кровью, но Хизер не отвела взгляда ни на секунду. — Думаю…теперь я шипперю тебя и Берни.
Мне пришлось моргнуть несколько раз, чтобы на самом деле осознать это.
— Или, ну, я шипперю ее, и тебя, и Аарона и….думаю, всех.
Ого, пиздец, этого я не ожидал.
— Ты всегда будешь в безопасности со мной, — сказал я и был серьезен. — Я скоро вернусь.
Она кивнула и уютно устроилась в папоротниках, когда я побежал, найдя каменную стену, а затем пошел вдоль нее, пока не достиг ворот.
Офелия думала, что поступала умно, держась в тени, стаскивая туфли, пытаясь тихой, отчаянной походкой добраться до этого самого места.
Но когда она добралась до этого места, я уже ожидал ее.
— Привет, мама, — сказал я, когда она побежала до ворот из края леса.
Ворота все еще были открыты, и даже если бы я мог расслышать сирены вдали, это имело значения. Они не доедут сюда вовремя, чтобы предложить ей любой вид помощи.
— Виктор, — выдохнула Офелия, поворачиваясь, а затем тут же подняла свое оружие, чтобы выстрелить в меня.
Но так я и предполагал.
Я двинулся назад в лес, пока она стреляла, используя стволы деревьев для укрытия, пока я все приближался и приближался, плетясь из-за деревьев и вставая позади них до тех пор, пока моя мать спустила курок, и больше не было никаких выстрелов. Она опустила пистолет и повернулась на пятках, побежав к воротам в этом в красном атласном платье, которое выделялось на фоне зеленого и коричневого природного ландшафта.
Мне потребовалась секунда, чтобы догнать ее.
Выставив свою правую ногу, я повалил Офелию на колени на гравистой дороге, прямо перед школой. Она вела обратно к асфальтированной дороге, которая проходила мимо парадного входа, а затем сворачивает обратно в город, прямо в Оак-Парк.
Но здесь, прямо сейчас, были лишь я и моя мать.
Она попыталась встать на ноги, красное атласное платье закручивалось вокруг ее лодыжек, когда она встала и снова побежала. Я снова пнул ее и беспристрастно наблюдал, как она упала, теперь ее руки были в синяках, кровоточили и испачканы в мелком гравии.
В конце концов, Офелия поняла замысел и повернулась, чтобы посмотреть на меня и увидев, что я возвышался над ней. Это не доставляло мне удовольствия, возвышаться над женщиной, которая меня родила. Но с потоком моей злости пришла и боль старых воспоминаний, ее неподобающие касания и поцелуи, ее «дарение» меня моим «дядечкам» на ее роскошных вечеринках.
— Все, что ты должна была сделать, — это заботится обо мне, — сказал я, когда она крабом попятилась назад, ее темные волосы выбились из аккуратного шиньона и спутались вокруг лица. Я продолжал идти, просто идти. Не бежал. Не пугал. Не угрожал. Моя добыча пыталась удрать, а я просто следую за ней. Просто говорил. — Единственное, что ты должна была сделать, чтобы все не дошло до этого момента, — это любить своего сына больше, чем себя.