— Я был бы вынужден подать на вас в суд за ложный арест, а это дорого стоит!
— Ради Бога, мистер Тривейн, поступайте как вам угодно, только не надо меня пугать. В любом случае девчонки, включая вашу дочь, признались, что курили марихуану, а это само по себе противозаконно. Но с такой мелочью мы возиться не будем. Другое дело — четверть миллиона долларов за нераспечатанный героин! В Гринвиче вряд ли захотят сделать эти двести пятьдесят тысяч предметом общественного обсуждения. Мы не желаем второго Дейриена...
Тривейн видел, что полицейский с ним откровенен. Дело и вправду сложное, хотя нелогичное до сумасшествия. Ну для чего, спрашивается, кому-то понадобилось обвинить четырех девчонок в том, что они замешаны в историю с героином, да еще на такую огромную сумму? Странно, очень странно...
Было далеко за полночь, когда Филис Тривейн спустилась к себе в комнату. Ее муж стоял у огромного окна, устремив взгляд на залив, в котором ярко отражалась луна.
— Девочки в комнате для гостей, — сказала она. — Наверное, проговорят до рассвета... Все ужасно испуганы... Можно, я выпью?
— Да, конечно, и я тоже.
Филис подошла к встроенному в стену бару, слева от окна.
— Что же будет, Эндрю?
— Фаулер и Уолтер уже подумали об этом. Фаулер, конечно, не сможет скрыть, что в результате анонимного телефонного звонка был найден героин. Ему придется признать это. Но едва ли он станет упоминать имена и где нашли героин: ведь идет следствие. И если даже на него нажмут, он заявит, что не имеет права обвинять невинных. Едва ли девчонки что-то ему расскажут.
— Ты уже поговорил со Свенсонами?
— Да... Они в панике. Уолтер как мог их успокоил. А я сказал, что Джин побудет у нас до утра, а потом вернется домой — завтра или послезавтра. И другие тоже поедут домой утром...
— И что же ты думаешь обо всей этой истории? — Филис передала мужу стакан с виски.
— Не знаю. Дежурный сержант и Фаулер считают, что тот, кто им позвонил, подкуплен. А дальше можно предполагать что угодно. Похоже, эти люди были хорошо информированы: звонивший совершенно точно указал место...
— Но зачем?
— Не знаю... Может, все это на самом деле подстроено против Свенсонов... Четверть миллиона долларов...
— Но, Энди, — перебила мужа Филис и заговорила, тщательно выбирая слова: — Не забывай, что звонивший в полицию назвал имя Пэм, а не Джин Свенсон!
— Да, но героин-то оказался в доме Свенсонов!
— Знаю... Сама видела.
— А я нет, — задумчиво сказал Тривейн, поднося стакан к губам. — И пока все это догадки. Возможно, прав Уолтер: кто-то погорел при заключении сделки, а тут подвернулись девчонки из богатых семей, — значит, испорченные... Весьма удобные кандидатуры на роль козла отпущения. К тому же великолепная возможность обеспечить алиби...
— Мне так не кажется.
— Мне тоже. Просто повторяю слова Уолтера... Они услышали, как к дому подъехал автомобиль.
— Это должен быть Стив, — сказала Филис. — Я просила его приехать пораньше.
— Что он и сделал, — взглянув на украшенные орнаментом часы, кивнул Тривейн. — Только давай, Филис, обойдемся без нравоучений. Мне понравилось, как он вел себя сегодня вечером. Конечно, речь его была далека от совершенства, но он не выглядел запуганным, хотя основания были...
— Я горжусь им... Настоящий сын своего отца!
— Да нет, просто он называл вещи своими именами... А к нему пока больше всего подходит слово «лодырь»...
Дверь открылась, и в комнату вошел взволнованный Стивен. Филис Тривейн посмотрела на сына.
— Я должен кое-что вам сказать... От Свенсонов я уехал без пятнадцати одиннадцать. Я попросил полицейского подбросить меня к моей машине. Затем взял Джинни, и мы заехали в Кос-Коб — в половине двенадцатого. В ресторане я выпил только три бутылки пива... больше ничего...
— Но для чего ты все это рассказываешь? — спросила Филис.
— Мы уехали оттуда около часа назад, — продолжал Стив, явно чувствуя себя все более неуверенно — он даже стал заикаться. — А когда я сел в машину, то сразу увидел, что кто-то в ней побывал: там был настоящий свинарник! Переднее сиденье залито вином или виски, кожа порезана, окурки из пепельниц вывалены в салон. Какая-то идиотская шутка! По дороге домой, на перекрестке, меня прижала к тротуару полицейская машина, хотя я вовсе не нарушил правила, — она в меня чуть не врезалась! Но я ничего не сделал, я их не задел! Полицейский велел мне показать права и регистрационную карточку. Потом, почувствовав запах спиртного, приказал выйти из машины...
— Он был из Гринвича? — спросил Тривейн.
— Не знаю, папа... Вряд ли. Ведь я все еще находился в Кос-Кобе...
— Продолжай!
— Один из полицейских обыскал меня, а второй осмотрел машину так, будто она принадлежала, по крайней мере, самой «Френч коннекшн»[1].
Вообще, я сразу понял, что меня хотят втянуть в какую-то историю. Но ведь я был совершенно трезв и у меня ничего не нашли! Тогда они заставили меня положить руки на капот, сфотографировали и обыскали мои карманы. Затем спросили, откуда еду. Ну, я им все объяснил, и тогда один из них с кем-то связался по радио, а потом спросил меня, не сбивал ли я старика милях в десяти от того места, где мы находились. Я, конечно, ответил: нет. И тогда полицейский сказал, что старик сейчас в больнице, в очень тяжелом состоянии...
— В какой больнице? Как она называется?
— Он не говорил...
— А ты спросил его?
— Нет, отец! Я так перепугался! Но, клянусь тебе, я никого не сбивал, никто вообще не переходил дорогу... Шоссе было пустым: за все время я встретил только две машины...
— Боже мой! — воскликнула Филис, глядя на мужа. — Что же это такое?
— Что было потом? — задал третий вопрос Тривейн.
— Второй полицейский сделал еще несколько снимков — моей машины и меня. У меня до сих пор в глазах эти вспышки! Боже, как я испугался! Но тут они сказали, что я свободен...
Юноша замолчал. По испуганному выражению глаз и поникшим плечам было видно, что он до сих пор не пришел в себя.
— Ты все мне рассказал? — спросил Тривейн.
— Да, отец... — еле слышно проговорил Стив, и в голосе его звучал страх.
Эндрю подошел к столу, стоявшему рядом с кушеткой, и снял телефонную трубку. Набрав справочную, попросил управление полиции в Кос-Кобе.
— Меня зовут Эндрю Тривейн, — сказал он. — Я только что узнал о том, что одна из ваших патрульных машин остановила моего сына... Где это случилось, Стив?
— На перекрестке Джанкшн-роуд... Четверть мили от железнодорожной станции.
— Его остановили на Джанкшн-роуд, — сказал в трубку Тривейн, — на перекрестке, не более получаса назад... Не могли бы вы сообщить мне, что говорится в рапорте? Хорошо, я подожду...
Эндрю взглянул на сына, усевшегося в кресло, и на застывшую рядом с ним Филис. Стив дрожал и, тяжело дыша, испуганно смотрел на отца.
— Да, — нетерпеливо подтвердил Тривейн в трубку, — Джанкшн-роуд, со стороны Кос-Коба... Конечно, уверен: ведь мой сын находится рядом со мной! Да, да... Нет, не могу сказать... Одну минуту... А ты видел, — обратился он к сыну, — на полицейской машине название «Кос-Коб»?
— Нет, не видел. Машина стояла у обочины...
— Он не видел... — проговорил в трубку Тривейн. — Но ведь это, должно быть, ваша машина, раз его остановили в Кос-Кобе?.. Что? Да, конечно... А вы не могли бы выяснить? В конце концов, его задержали в вашем районе... Что? Хорошо, понял. И хотя мне это не нравится, постараюсь узнать... Благодарю вас!
Тривейн положил трубку на стол, вытащил из кармана сигареты.
— В чем дело, отец? Это были не они?
— Нет. У них всего две патрульные машины, и ни одна из них в последние два часа не находилась на дороге в Джанкшн...
— Тогда объясни, пожалуйста, — попросила Филис, — что ты «понял» и что тебе «не нравится»?