Я встала, оделась, умылась и как можно аккуратнее заплела косички. Внешний вид — это важно. Надо показать им, что я кое-чему научилась в женской академии мисс Бодикот, что я уже не та простушка-сестра, которую они отослали прочь в сентябре.
Утонченность — вот что мне требовалось.
Может, заткнуть цветок за ухо? Я отказалась от этой идеи, как только она пришла мне в голову. Цветы не помогут, отец в больнице, и будет казаться, что я этому радуюсь. Кроме того, на дворе декабрь — цветы давно завяли. В вестибюле я видела хилую пуансеттию, но вряд ли ее кроваво-красный цвет будет гармонировать с серьезностью ситуации.
Я просто войду, сяду за стол и закурю сигарету. Это точно будет символизировать новообретенную зрелость. Проблема лишь в том, что я не курю. Плохая привычка. И что хуже всего, у меня нет сигарет.
Я медленно спустилась по восточной лестнице, расправив плечи и задрав подбородок с таким видом, словно у меня на голове лежит невидимая Библия. Старое правило: равновесие и благопристойность. Фели вечно об этом твердит, и я кое-чему научилась, перед тем как отплыть в Канаду, прочитав старый выпуск «Спутника леди», лежавшего в приемной дантиста.
Равновесие помогает вам сохранять достойный внешний вид.
Благопристойность означает, что надо держать язык за зубами.
Не стоило утруждаться: никого не было видно. Несколько секунд я в одиночестве стояла посреди вестибюля, который казался особенно пустым и огромным. Пустошь — вот подходящее слово. Заброшенная пустошь. Ощущался непривычный холод.
Обычно в это время года здесь стоит рождественская елка: не такая большая, как в гостиной, но тем не менее радующая взгляд посетителей. Висят бумажные гирлянды, венки из листьев падуба и омелы, теплый воздух пахнет розмарином, апельсинами и гвоздикой.
Но в этом году в Букшоу не было елки. Такое ощущение, будто какое-то древнее проклятье пало на дом, словно в рассказах Эдгара Аллана По.
Я вздрогнула.
«Возьми себя в руки, Флавия, — подумала я. — Не время для сантиментов. Вот-вот я встречусь с семьей. Где я? О чем я думаю?»
О да, о равновесии и благопристойности. Надо быть прохладной и свежей, как горный ручей.
Я небрежным, но быстрым шагом вошла в столовую, бесшумно отодвинула стул, не позволяя ему скрести о пол, и развернула на коленях льняную салфетку.
Идеально. Я горжусь собой.
Даффи сидела, уткнувшись носом в книжку — я заметила, что это «Паразиты» Дафны дю Морье, а Фели изучала собственное отражение в отполированном до блеска ногте большого пальца.
Я положила себе на тарелку копченую селедку.
— Доброе утро, дражайшие сестры, — промолвила я с едва уловимым сарказмом в голосе.
Даффи медленно оторвала от книги покрасневшие, обведенные темными кругами глаза, и сразу стало понятно, что она не спала этой ночью.
— Ну и ну, — сказала моя сестрица. — Только посмотрите, кого нам кошка на хвосте принесла.
— Как отец? — спросила я. — Есть новости?
— Он в больнице! — отрубила Даффи. — Ты и без того в курсе. Угодил на больничную койку, потому что ему пришлось тащиться в Лондон.
— Вряд ли это моя вина, — не менее резко ответила я. — Насколько я знаю, он подхватил пневмонию в поезде.
Еще и минуты не прошло, а мы уже обнажили оружие.
— Вряд ли! — выплюнула Даффи. Она кипела. — Вряд ли! Отец при смерти, а ты сидишь тут и препираешься…
— Дафна, — произнесла Фели таким голосом, который мог бы остановить разогнавшийся танк.
В столовую вошла миссис Мюллет и начала суетиться с таким видом, словно ничего не происходит.
— Бекон вот-вот будет готов, — сказала она. — Наша «Ага» долго разогревается, если не проследить за ней и она отключится на ночь. Моя вина, я думала о полковнике и о…
Я взглянула на воображаемые наручные часы.
— В котором часу приедет Кларенс? — поинтересовалась я. — Хочу как можно скорее увидеть отца.
— Господи, не раньше половины первого, — ответила миссис Мюллет. — Приемные часы начинаются в два. Не гримасничай, милочка. Вдруг тебя хватит удар и ты останешься такой навсегда?
Мои мечты немедленно устремиться к отцовскому одру пошли прахом. Я попыталась скрыть разочарование.
— Как дела у Дитера? — поинтересовалась я, пытаясь завязать светскую беседу с Фели.
— Откуда я знаю? — отрезала она, бросая салфетку, выскочила из-за стола и вылетела из комнаты.
В дверях она столкнулась с Ундиной. Моя двоюродная сестрица остановилась и приложила ладонь к уху, изображая, что прислушивается к торопливым удаляющимся шагам Фели.