Хотел бы еще раз подчеркнуть, что Троцкий в своих ранних оценках Ленина был близок к истине. Да, Ленин был радикалом, иногда — ярко выраженным. Оценки Троцкого, характеризующие Ленина как жесткого, нетерпимого, безапелляционного человека, во многом верны. Нас приучили видеть всё в Ленине только в превосходной степени. Но ведь это далеко не так. Даже не касаясь политических вопросов, а обращаясь лишь к теории, мы видим нигилистическое отношение Ленина к буржуазной общественной мысли вообще. Чего стоят слова Ленина о том, что "ни единому из этих профессоров" в области философии и политэкономии "нельзя верить ни в едином слове"[65]. Ограниченность этого "зряшного отрицания" Ленина подметили давно. Например, Н.Валентинов, один из известных русских социал-демократов, так писал об этой ленинской грани личности: "Теория Маркса, — провозглашал Ленин, — есть объективная истина, а все вне ее — "скудоумие и шарлатанство"[66]. Не нужно доказывать, что такой вывод Ленина абсолютно не соответствует действительности.
По сути, после II съезда РСДРП, а особенно после революции 1905 года и до Февраля 1917 года, Троцкий большую часть своей неуемной энергии тратил на фракционную борьбу. Он был человеком, умевшим своих друзей превращать во врагов. Но это обстоятельство нередко ставило его в положение, когда огонь по нему велся с обеих сторон. Как писал И.Дейчер, он часто "рвал со своими политическими друзьями, не имея больших шансов прийти к согласию со своими противниками"[67]. Его политические шараханья нередко ставили в тупик и его друзей, которые после очередного зигзага становились бывшими друзьями. Достаточно вспомнить его отношения с Мартовым, Парвусом, Адлером, многими другими. Но это парадокс не только Троцкого, но и его времени.
"Прапорщик Арбузов"
Да, именно с таким паспортом на имя отставного прапорщика Арбузова Троцкий в феврале 1905 года приехал в Киев. Он уже привык, что в своем отечестве его фамилии, партийные клички постоянно меняются: Львов, Яновский, Викентьев, Петр Петрович, Янов, Арбузов… Еще месяц назад он не думал о возвращении, целиком захваченный чтением рефератов, написанием статей, полемикой со вчерашними друзьями, возможностью общения с интереснейшими людьми. Но весть о кровавом воскресенье в Петербурге всколыхнула всю колонию русских революционеров за рубежом. Даже полемика между большевиками и меньшевиками, достигавшая порой неприличных форм, ослабла. Меньшевистская (теперь) "Искра" воевала с ленинской газетой "Вперед". Плеханов, еще совсем недавно солидаризировавшийся с Лениным, в своих ядовитых статьях пытался побольнее уколоть его, будучи уверенным, что политически устраняет "русского якобинца". Но это было до 9 января 1905 года. Сейчас же все с надеждой и тревогой устремили свои мысленные взоры на Восток. Нараставшие события обещали подтвердить или опрокинуть прогнозы соперничающих фракций.
Сразу скажу, что большинство эмигрантов, даже влача довольно жалкое существование, не стремились в Россию, где пролетариат, похоже, был всерьез намерен опрокинуть самодержавные чертоги. Эмиграция "засасывает". Многие привыкают смотреть на события в отечестве "извне". Немало революционеров такая жизнь уже устраивала: наблюдение издалека, аналитические обзоры прошедших стачек, гневные обличения преступлений самодержавия, но… все это взгляд со стороны. И совсем иное отношение к событиям, если находишься в цехах Путиловского, в московских железнодорожных депо, на броненосце "Потемкин", в университетских аудиториях или идешь с Георгием Гапоном к Зимнему дворцу.
Троцкий был в высшей степени деятельной натурой. Его всегда тянуло в эпицентр событий: на диспуте, демонстрации, съезде, на фронте… У большого русского революционера этого отнять нельзя; он был не историческим свидетелем, а активнейшим участником и творцом истории. Поэтому нелегальное возвращение Троцкого в Россию сразу же после январских событий было для него естественным.
Я не хочу анализировать события первой русской революции. Этим занимались много и долго. Мне хотелось лишь коснуться некоторых сторон деятельности Троцкого во время этой репетиции грядущего 1917 года. Тем более что советская историография не скупилась на мрачные краски, когда приходилось упоминать имя члена, а затем — короткое время — и Председателя Петербургского Совета рабочих депутатов. Долгие десятилетия в нашей истории Троцкий "подпадал" под действие древнеримского "Закона об осуждении памяти". Все были обязаны или забыть его, или однозначно осудить.