"Тот факт, что главные нападки направлены против Сталина, этот факт объясняется тем, что Сталин знает, лучше, может быть, чем некоторые наши товарищи, все плутни оппозиции; надуть его, пожалуй, не так-то легко, и вот они направляют удар прежде всего против Сталина. Что ж, пусть ругаются на здоровье.
Да что Сталин, Сталин — человек маленький. Возьмите Ленина". И генсек начал долго, пунктуально перечислять все грехи Троцкого, его "хулиганскую травлю Ленина". Сталин вновь вспоминает письмо Троцкого к Чхеидзе в апреле 1913 года, где тот называет Ленина "профессиональным эксплуататором всякой отсталости в русском рабочем движении". Зачитав цитату, Сталин смотрит в глаза всему залу, жадно следящему за речью генсека:
"Язычок-то, язычок какой, обратите внимание, товарищи. Это пишет Троцкий. И пишет он о Ленине. Можно ли удивляться тому, что Троцкий, так бесцеремонно третирующий великого Ленина, сапога которого он не стоит, ругает теперь почем зря одного из многих учеников Ленина — тов. Сталина"[124].
Эти слова Сталин говорил и раньше, но этот прием помог ему сейчас вновь представить себя "учеником Ленина", и получалось, что воевать с ним — почти одно и то же, что воевать с самим Лениным (который, кстати, сапог не носил).
Затем Сталин уличает Троцкого в непоследовательном отношении к "Завещанию" Ленина. Да, в сентябре 1925 года оппозиционер утверждал, что сами разговоры о последнем распоряжении вождя — "злостный вымысел". Так "на каком же основании, — повышает голос Сталин, — теперь Троцкий, Зиновьев и Каменев блудят языком, утверждая, что партия и ее ЦК "скрывают" завещание Ленина?"
Речь, состоящая, как катехизис, из восьми частей, не оставляет камня на камне от оппозиции и Троцкого:
"В 1921 году Ленин предлагал исключить из ЦК и из партии Шляпникова не за организацию антипартийной типографии и не за союз с буржуазными интеллигентами, а за одно лишь то, что Шляпников осмелился выступить в партийной ячейке с критикой решений ВСНХ. Сравните теперь это поведение Ленина с тем, что делает теперь партия в отношении оппозиции, и вы поймете, до чего распустили мы дезорганизаторов и раскольников… Говорят об арестах исключенных из партии дезорганизаторов, ведущих антисоветскую работу. Да, мы арестовываем и будем арестовывать, если они не перестанут подкапываться под партию и Советскую власть".
Последней фразой сказано больше, чем, возможно, хотел сам Сталин. За "подкоп" под партию, которая создавалась как общественная организация, — тюрьма. По сути, этой фразой Сталин подтвердил быстрое превращение партии в государственную организацию, некий политический орден при хунте (пока не при диктаторе!).
"На прошлом пленуме ЦК и ЦКК в августе этого года меня ругали некоторые члены пленума за мягкость в отношении Троцкого и Зиновьева, за то, что я отговаривал пленум от немедленного исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК… Возможно, что я тогда передобрил (курсив мой. — Д.В.) и допустил ошибку…"
Из уст Сталина слышать, что он может "передобрить" — случай уникальный. Больше этого он, конечно, не допустит. "Теперь надо стоять нам в первых рядах тех товарищей, которые требуют исключения Троцкого и Зиновьева из ЦК".
Стоит подумать, почему после этих слов весь зал бурно аплодировал и скандировал: "Правильно! Троцкого из партии!" В такой партии (ордене) так и должно быть. Эффект психологического единения с вождем, когда рациональное в сознании отступает на задний план, а на первый выходят чувства фанатичной солидарности, стадности, бездумия. И как много будет такого в последующие годы! Сколько светлых, честных голов затопчет толпа! У Сталина была особая манера говорить: сказав эффектную фразу, он делал долгую паузу, глядя в зал, ожидая аплодисментов. И они всегда были… Напомнив о брошюре Троцкого "Наши политические задачи", изданной еще в 1904 году, Сталин обводит глазами участников заседания и эффектно заканчивает свою длинную речь:
"Брошюра эта интересна, между прочим, тем, что ее посвящает Троцкий меньшевику П.Аксельроду. Там так и сказано: "Дорогому учителю Павлу Борисовичу Аксельроду". (Смех. Голоса: "Явный меньшевик".)
Ну что же, скатертью дорога к "дорогому учителю Павлу
Борисовичу Аксельроду"! Скатертью дорога! Только поторопитесь, достопочтенный Троцкий, так как "Павел Борисович", ввиду его дряхлости, может в скором времени помереть, а вы можете не поспеть к "учителю"[125].