– Выясним, – ухмыльнулась она с дурным азартом в глазах. – А Шасс-Маре? К ней заглянем?
Тень ревности заинтересованно подняла голову. С такой надеждой и предвкушением Кэндл не говорила прежде ни о ком.
– Думаю, та сторона уже в курсе – в общих чертах. – Ответ прозвучал уклончиво и слегка раздражённо. – Лучше зайдём немного позже, когда узнаем что-то новое.
«Это в любом случае будет куда безопаснее, чем болтать с раздражённым Уилки», – подумал Морган, но почёл за лучшее оставить последнюю мысль при себе.
Мало ли что.
– Попозже так попозже, – покладисто согласилась Кэндл и, подхватив его под локоть, храбро нырнула в колючий снежный поток.
Точнее, попыталась, потому что в тот же самый момент сквозь метель пробились крики.
Кто-то орал надрывно, до хрипоты. Тембр менялся непрерывно, и то один голос распадался на три-четыре, то несколько вдруг сливались в звериный вой. Человечьи голоса мешались с собачьим скулежом, искажаясь до неузнаваемости. Источник звука приближался. Морган предусмотрительно потянул Кэндл на себя и крепко обнял её, заставляя замереть. Белый поток всколыхнулся, точно по нему прошла волна, и там, за пеленой, показались фантасмагорически искорёженные силуэты людей – бегущих, размахивающих руками, шатающихся из стороны в сторону. Чувство трансцендентной ярости, пропитавшей сам воздух, сменилось таким же непостижимым ужасом, который сводил с ума, оставляя только оголённые инстинкты.
– Тс-с, – прошептал Морган, инстинктивно стискивая в кулаке часы на цепочке – прямо сквозь куртку и свитер. – Погоди. Что-то здесь не так.
Ветер замедлился; метель начала утихать, но ощущение кошмара, наоборот, стало ярче. Иллюзорные синеватые искры в воздухе становились вполне реальными; хотелось зажмуриться, чтобы не повредить глаза.
«Уинтер? Не похоже. Уилки? – Он прислушался к пульсу часов, траурно-спокойному и едва заметному. – Нет, вряд ли…»
Одна из искр разгорелась ярче и сменила цвет – кислотно-зелёный, медово-жёлтый, малиновый…
– Чи! – крикнул Морган наудачу. Имя коснулось языка свежей яблочной кислинкой. – Это ты?
В мельтешащем потоке снега появилось вдруг спокойное окно, и сквозь него шагнуло к проулку нечто огромное и жуткое, окружённое кольцом шипящих огней. За два шага оно сжалось до Фонарщика – всклокоченного, с горящими глазами и побелевшим плащом, который волочился по мостовой со скрипом, как металлические пластины.
– Ты что тут делаешь, малец? – пророкотал он, щелчком загоняя искры в фонарь. – Разум не дорог, что ль?
– Узнал, что технику пригнали на площадь, и решил проверить, – ответил Морган, уже обеими руками обнимая притихшую Кэндл. – Вы здесь по той же причине, полагаю. Что тут произошло? Это вы что-то с людьми сделали?
– А то ж, – усмехнулся фонарщик. Зрачки у него отсвечивали багровым, и такие же страшноватые блики мелькали в волосах. – Я-то спервоначала за Уинтером махнул. Он ни с того ни с сего взбесился вдруг, парк разомкнул, как бумажное кольцо. Силён парнишка, ох силён. Так вот я за ним, значит, и тут, на площади, вижу этакое непотребство. Машины, крик… А часовщик на крыше башни своей сидит, мрачный, как брошенный жених на свадьбе. Ну, думаю, непорядок. Уинтера я окоротил, но взамен от себя кой-что добавил. Авось пару дней теперь не сунутся.
Морган наконец рискнул отпустить часы и освободившейся рукой принялся осторожно гладить Кэндл по голове и плечам.
«Интересно, кого я так успокаиваю на самом деле – её или себя?»
– А сам Уилки ничего не может сделать с рабочими?
Фонарщик помрачнел.
– Эрхм, нет, – сконфуженно прокряхтел он. – Часовщик-то старого роду, у них, вон, правила. Законы. Зарок такой: людей не трогать, коли они его не видят и не знают. Мог бы – спрятал бы свою башню, да вот беда – нельзя её трогать. Она, вишь, как опора. Убрать её – и посыплется город, как пить дать посыплется. Зимний малец ловко придумал: в машинах баки заморозил, снегом площадь засыпал. Я по-своему человечков шугнул… Так ведь вернутся они.
– Это мы ещё посмотрим, – возразил Морган. В голове начал выкристаллизовываться план – точнее, пока всего лишь каркас, но весьма многообещающий. – Если нельзя решить проблему по-вашему – решим по-нашему. Через людей.
Фонарщик любопытно сощурился:
– Против крыс пойдёшь? А не боишься?
«Пойдёшь против – почти как пойдёшь в бой».
При этой мысли нахлынул адреналиновый азарт. В костях образовалась та самая звенящая пустота, которая заставляла двигаться вперёд без сомнений и страха, пока целы ноги и руки.
А если переломаны – ползти на локтях.