– Мы рисковали?
– Ты рисковал, если говорить конкретнее.
Уточнять дальше расхотелось.
В сплющенной красной папке оказалась небольшая подборка документов. В основном правоутверждающие бумаги на собственность, в том числе на часовую башню, план-проект строительства экопарка и карта на очень тонкой бумаге вроде пергаментной, где розовыми чернилами были обведены некоторые фрагменты.
– Разломы, – сразу резюмировал Уилки, окинув её беглым взглядом. – Похоже, они уже больше двадцати лет прибирают к рукам здания, построенные на опасных местах. А я-то ещё думал, почему совету вздумалось переносить госпиталь…
– А можно я заберу эти документы? – набравшись наглости, попросил Морган.
– Зачем?
– Отдам сестре или Кэндл. Они могут что-то сделать по юридической части.
– Забирай, – великодушно разрешил часовщик и перешёл к связке писем.
Впрочем, содержание его явно разочаровало. В основном дело касалось планов по бизнес-центру и экопарку. Несколько раз упоминался мистер Диксон, но исключительно косвенно, сам он нигде не подписывался. Чаще мелькали Гриффит и его адвокат, Уэст. Ничего нового там не оказалось. Разве что одно послание девятилетней давности представляло некоторый интерес: Гриффит просил Костнера «покрепче привязать упрямца Годфри к проекту, пока всё не вскрылось, потому что саботаж со стороны власти никому не нужен». Действовать предлагалось через секретаря.
Накатило облегчение.
«Даже если Гвен сумеет протолкнуть иск, а Сэм поднимет шумиху, по отцу это ударит не слишком сильно. Мы наверняка сможем доказать, что его просто использовали».
Уилки же семейные проблемы Майеров ничуть не заинтересовали. Даже переписка Гриффита с Уэстом – не особенно, хотя он пообещал «посмотреть хорошенько» на адресатов, и ничего хорошего такое намерение им, разумеется, не сулило. Передав корреспонденцию Моргану в вечное пользование, он взял последнюю часть добычи, деревянную шкатулку. Огладил бережно ладонями крышку – и откинул.
Внутри оказался золотой венец из ажурных листьев очень тонкой работы. Никаких камней – только невесомые металлические паутинки, сплетённые в безупречный узор.
– Ублюдки, – тихо произнёс часовщик и опустил венец себе на голову – естественным движением без капли позёрства, точно каждый день короновался.
В горле мгновенно пересохло.
– Это?..
– Моя вещь, которую я оставил в месте, которое нельзя тревожить ни в коем случае, – ответил он так же бесцветно. Глаза полыхали закатным солнцем даже сквозь сомкнутые веки.
Смотреть было жутко.
– Нельзя тревожить, – механически повторил Морган и вдруг догадался. Сон и недавний рассказ сошлись в одной точке. – Слушай, ты ведь имеешь в виду место, где погиб, ну, или исчез, или ушёл тот, кого ты…
– Замолчи, – мягко попросил Уилки, отворачиваясь.
От незамерзающего Мидтайна вдруг налетел сырой ветер. Он опрокинул переносную рекламную стойку у кафе и закувыркал её вниз по дороге, к офису «Нового мира», оплетённому вьюнами и дикими травами. Венец постепенно вбирал золотистое сияние и сам начинал светиться; пальто, синий шарф и брендовые джинсы должны были дисгармонировать с ним, но отчего-то наоборот странным образом дополняли.
«Так вот как бы выглядел князь фейри, если бы дожил до наших дней», – пронеслась глупая мысль.
Очень хотелось назвать его Златоглазкой и погладить по голове, но жизнь была дороже.
– И что ты теперь будешь делать?
Часовщик вздрогнул от вопроса, точно очнулся.
– В первую очередь – сообщу обо всём одному влюблённому трусу и зануде. В конце концов, Сейнт-Джеймс это затрагивает так же, как и Форест, – ответил он, явно делая над собой усилие. – А там посмотрим. Можешь возвращаться, Морган.
– Но…
– Возвращайся домой, – прозвучало уже не разрешение, а приказ.
В салоне «шерли» пахло весенним лугом до самого вечера.
Понедельник начался хуже некуда.
Между четырьмя и пятью часами – утра ли, ночи? – отчётливо хлопнуло окно. Морган проснулся, выругался и зажёг свет. И первое, что увидел, – не распахнутые створки, не очередных незваных гостей, а маленькую хрустальную рюмку на туалетном столике, доверху наполненную тёмно-красной жидкостью, густой, как сироп.
Нежно и дразняще пахло вином Шасс-Маре.
– Это намёк, да? – вздохнул он, в упор глядя на рюмку. – Только надписи не хватает – «Выпей меня».
Рюмка вздрогнула, и по кромке пробежала серебристая надпись:
«Не намёк, а подарок. За тебя сегодня заплатили».
Морган хотел спросить, не Уилки ли, но вовремя прикусил губу. Часовщика своенравная хозяйка бара не преминула бы в очередной раз обозвать «ублюдком из башни», очевидно черпая в этом некое удовольствие. Фонарщик же не склонен был будить порядочных людей по ночам… Оставался только один вариант.