– Можно подумать, это тебя касается, – ответил Годфри после паузы. Взгляд у него был тяжёлый, мёртвый, глаза казались темнее обычного. – Я не позволю загубить дело своей жизни. Ты и представить не можешь, сколько фонд делает для города.
«О, я-то как раз хорошо представляю. И что именно творят эти милейшие люди – тоже в курсе».
– Ты совершаешь ошибку, поверь. «Новый мир» – вовсе не та организация, за которую стоит вступаться, – произнёс он спокойно. Часы в нагрудном кармане начали царапаться стрелками вдвое громче. То был напряжённый металлический звук, словно нечто маленькое и сердитое скребёт крышку откованными когтями. – Я видел документы, земли захвачены незаконно. Это может ударить и по тебе, пап.
– Уже на угрозы переходишь? – наклонил голову Годфри ещё сильнее. Свет так падал из-за его плеча, что вся фигура казалась окружённой тёмным трепещущим ореолом. Воротник шерстяного пальто не сходился на шее.
– Ты прекрасно понимаешь, что угрозы тут ни при чём. Я просто беспокоюсь. Те люди тебя используют.
– А я, наверное, вчера родился и ничего не понимаю. Кто тебя учил давать советы старшим? Та же крашеная стерва, которая подговорила подать иск?
«Так, ещё не хватало Кэндл подставить».
– Мисс Льюис ни при чём, наоборот, это я её впутал, – быстро произнёс Морган. Отец нахмурился; явно не поверил. – И вообще – неважно. Пап, остановись, пожалуйста, если ты увязнешь ещё сильнее, то…
– Что? – рявкнул Годфри, резко распуская узел галстука. Синяя блестящая ткань впивалась в складки кожи, оставляя красноватые следы. – Что, меня где-нибудь подкараулят сумасшедшие активисты? Твои друзья, которые снос сорвали? Проект одобрен на высочайшем уровне, чёрт возьми, и никто уже не остановит строительство!
Запахло сладковато и тошнотворно, словно бы размоченной в кашу старой газетой. Морган рефлекторно подался назад, упираясь спиной в дверцу. Стало жарко. Отец шумно дышал, выпирая из своего жёсткого пальто, как перекисшее тесто из банки, и под кожей не то желваки от ярости бродили, не то переплывали с лица на шею слегка вспухшие синяки. Контур губ казался восковым. А за хрупкой человеческой оболочкой проступало что-то чёрное, бездумно-голодное, бесформенное…
В горле пересохло.
А в следующую секунду Джон Салливан вдруг вскрикнул – и резко вывернул руль. Автомобиль едва не вылетел на обочину, но в последний момент его точно пришпилило огромной невидимой булавкой. Он завертелся волчком, как если бы под колёсами не асфальт был, а мокрый лёд. Резко запахло мёдом и цветущим разнотравьем, и почти в то же мгновение по улице прокатилась волна света – так, словно вязкие серые тучи взрезал невидимый нож и в открывшийся проём хлынуло испепеляющее и ослепительное летнее солнце. Годфри Майер закричал страшно, разом осунулся – и его с чудовищным хрустом впечатало в дверцу автомобиля. Джон Салливан обмяк и подвис в сгустившемся воздухе, как червяк в желе, невредимый, но бессознательный.
Морган же на миг оцепенел от запредельной, выворачивающей внутренности боли, а затем его восприятие обрело кристальную ясность. Течение времени замедлилось в десять раз. Автомобиль подскочил, перевернулся в воздухе – голова водителя плавно мотнулась из стороны в сторону, – а затем приземлился на крышу. Брызнули во все стороны стёкла. Ремень безопасности врезался в плечо и грудь.
Жгучее летнее солнце схлынуло. А потом в опустевшем окне показались на фоне опрокинутой улицы и чахлых вишен разделительной полосы знакомые потёртые ботинки и узкие тёмно-синие джинсы.
– А я-то надеялся, что ты не станешь мешаться под ногами, – раздалось скрипучее.
– Уилки, – выдохнул Морган и, преодолевая приступ дурноты, защёлкал кнопкой, чтобы отстегнуть ремень. – Я-то думал, что ты не вредишь обычным людям.
– А я и не врежу.
Ремень со змеиным шипением выскользнул из гнезда и прилип к сиденью. Морган рухнул бы на осколки, если б его не подцепили за воротник и не выдернули одним движением наружу. Он с трудом встал, упираясь руками в колени, и закашлялся.
– А это тогда что? – кивком указал он на разбитую машину. Ни одной целой хрупкой детали не осталось. Фары выглядели так, словно по ним с кувалдой прошлись.
Уилки стоял, поглаживая раздвоённую вишню, и взгляд у него был весьма недовольным.
– А это, друг мой, сломанный механизм. Водитель не пострадал. Он очнётся через четверть часа. Но только он.