Знакомую футболку с оранжевым зубастым солнышком он разглядел издали и поднял руку в знак приветствия.
– Это ты, братик. – Голос был гулким, словно говорили в металлическое ведро или со дна колодца.
– Привет, Уинтер. Что делаешь?
Секунду назад мальчишка стоял в конце улицы, а теперь уже вышагивал рядом, и с губ его не сходила счастливая, голодная улыбка, а в бездонных глазах под опахалами ресниц закручивалась серебряная вьюга. Там, где его кроссовки касались земли, появлялась белая изморозь.
– Отпустили погулять, – бесхитростно ответил он. – Крыс много. Давить их весело. А ещё я поцеловал настоящую девочку. Живую.
Это короткое «живую» царапнуло куда сильнее и глубже, чем рассказы о любых ужасах. Морган едва не сбился с шага.
– Она тебе понравилась?
– Да, – серьёзно ответил Уинтер и, скинув варежку и заткнув её за пояс, уставился на собственную ладонь. – Очень красивая. И почти не кричала. Я к ней вернусь поиграть. А можно взять тебя за руку, братик?
– Конечно.
Пальцы оказались ледяными и твёрдыми, как камень. Уинтер улыбнулся безумно и счастливо – и потащил его вперёд, хохоча. Обочины и стены ближайших домов покрывались ледяной коркой, и в ней можно было разглядеть крысиные силуэты и ошмётки сплюснутых шляп-котелков с узкими полями. Иногда он оборачивался, не останавливаясь, и переспрашивал снова и снова:
– Мы ведь поиграем теперь?
– Обязательно, – отвечал Морган каждый раз. – Тебе ещё надоест.
Уинтер смеялся, и смех его превращался в ледяную вьюгу, от которой немело лицо.
«Бедная красивая девочка, – пронеслось в голове однажды. – Она даже не представляет, во что вляпалась. Мальчик-зима, надо же».
Он не слишком удивился, когда за очередным поворотом вьюга развеялась и из темноты в круг света под фонарём выступил Уилки. Глаза его слабо сияли золотом. Уинтер ойкнул и остановился. Лицо у него стало потерянным.
– Ему пора, да? – спросил он гулко и металлически.
– Пора, – мягко ответил часовщик и поманил пальцем: – Идём, Морган.
– Время вышло?
– Нет, – улыбнулся он. – Время пришло.
– А что, есть разница?
– О, огромная.
Уинтер остался под большим тёплым фонарём, комкая в кулаке несуразно большую варежку. А они пошли дальше, и город стелился под ногами, выворачиваясь наизнанку и превращаясь в нечто совсем иное, как фигурка-оригами. Стеклянное небо постепенно отдалялось, обретало глубину, и звёзды перескакивали с места на место, складываясь в незнакомые фигуры. По правую руку раскинулся парк, где огневеющие осенние фрагменты чередовались с заснеженными, спящими. А по левую заброшенные дома перемежались незнакомыми кафе, открытыми даже за полночь. В проёме между рыжим кирпичным особняком и мрачными развалинами водонапорной башни Морган увидел заросшую вереском платформу и рельсы, поблёскивающие в лунном свете. Там стояла Кэндл, облачённая в зеленоватую больничную робу, коротко остриженная и с заострившимися чертами лица, и в руках у неё был гитарный футляр.
– Идём, – тихо сказал Уилки и тронул его за локоть. – Не след тебе смотреть на это.
Он повиновался и ускорил шаг, но успел рассмотреть, как луна, дрожа, срывается с небосвода, как огромный поезд, и несётся вниз по призрачным рельсам. Но часовщик не оглядывался, словно и не происходило ничего особенного, и просто шёл дальше. Свернув направо, они пересекли парк и вышли к дому, от которого остался один фундамент и арка там, где раньше, похоже, располагалась дверь. Поднявшись по развалившемуся крыльцу, Уилки осмотрелся и указал на тёмный провал в полу:
– Тебе туда, Морган.
Звёздное небо отсюда казалось особенно далёким, тёмным и бездонным; белый камень фундамента в слабом свете напоминал россыпь костяных бус, оплетённую мёртвыми стеблями вьюнов. Запах размокшей бумаги сюда не проникал; тут царил аромат ранней весны, до срока нагрянувшей в город. Сияние звёзд отражалось в крохотных лужицах воды, скопившейся в выемках на местах выпавших камней.
Место, исполненное спокойствия; и всё же сердце продолжало болезненно сжиматься.
– Я должен спускаться… один? – Губы почти не слушались.
Уилки виновато улыбнулся; сейчас он казался мягче и моложе, чем прежде.
– Да. И отдай мне часы, пожалуйста. Там я тебе помочь не смогу.
Одеревеневшими руками Морган с трудом расстегнул пальто и вытащил из внутреннего кармана часы на цепочке. Медный корпус был тёплым, словно живая плоть, а стрелки двигались размеренно, хотя и едва ощутимо. Он вложил часы в руку Уилки и сделал шаг в сторону провала, затем другой… До слуха донёсся шёпот, больше похожий на вздох: