А потом сверху обрушился целый сноп искр – золотых, малиновых, небесно-синих и яблочно-зелёных. Они обожгли, схлынули… Грудная клетка дрогнула, и лёгкие словно заполнились раскалённым песком.
«Значит, дышат – так?»
– Ах-ха…
Морган выгнулся дугой, загребая горстями крысиные черепа вперемешку с мёрзлыми ландышами. Чаша неба в обрамлении изломанных сосновых крон зашаталась и, кажется, разломилась. Звёздный свет потёк через длинную, глубокую трещину сияющим молоком.
Пахло землёй, оцепенелым от мороза деревом… и ещё отчего-то леденцами, теми самыми, полосатыми, с ярмарки в центре Фореста.
– Очнулся, малец? – Фонарщик, огромный как никогда, склонился, закрывая собой всё небо. Фонарь в его руке казался совсем крохотным. Чи металась за стеклом, то прижимая ладони к толстому стеклу, то испуганно взбивая крыльями воздух. – Не болит ничего, нет?
Растирая озябшие щёки, Морган сел. В голове крутились обрывки воспоминаний. Постепенно они складывались в картинку, точно фрагменты пазла: канун Рождества, зачарованный парк, пустые качели, мальчишка в оранжевой футболке…
«Мальчишка?»
– Уинтер! – выдохнул Морган и попытался оглядеться по сторонам, но тут же охнул – в шее что-то хрустнуло. – Слушай, здесь был мальчишка, и он…
– Едва на тот свет тебя не утянул, что ли? – грубовато закончил Фонарщик. Но губы у него дрогнули в намёке на улыбку. – Нет чтоб о себе перво-наперво позаботиться… Да не строй ты такую рожу, здесь твой Уинтер, что ему сделается.
Фонарщик отступил в сторону, открывая часть поляны.
Уинтер сидел на снегу, обхватив колени руками. Глаза у него подозрительно блестели. В свете волшебного фонаря он больше походил на фарфоровую куклу, чем на человека.
У Моргана отлегло от сердца. Не то чтобы он забыл, как едва не переступил грань. Просто сейчас это воспоминание казалось ненастоящим, чем-то вроде плохого сна. А вот яростные разноцветные потоки света, стирающие со спокойной картины зимней ночи детский силуэт, представлялись даже слишком легко.
– Ты сердишься?
Голос его звучал даже более гулко и ирреально, чем до того. Морган длинно выдохнул, не спеша отвечать. В глубине души он понимал, что снова поощрять Уинтера не просто глупо, а даже опасно, однако не мог отыскать в себе ни тени сомнения, страха или злости.
Поэтому сказал правду:
– Нет. Хотя надо бы.
И – отвёл руку в сторону, распахивая объятия.
Уинтер изумлённо распахнул глаза – чёрное-чёрное стекло, вьюга и звёзды, – а в следующее мгновенье вспыхнул весь, как снег на солнце, и кинулся к Моргану на шею, едва не повалив его на землю.
– Спасибо… – металлически прошептал он, тычась носом куда-то под ухо. Дыхание было тёплым. – Братик…
Морган запрокинул голову к небу, осторожно проводя ладонью по костлявой детской спине.
– Всегда мечтал о младшем.
Некоторое время они сидели без движения. Мороз начал чувствительно царапать голую кожу. Наконец Фонарщик почесал в затылке, шумно кашлянул и произнёс, глядя в сторону:
– Времечко-то поджимает. Прощайся, малец, потом ещё навестишь. А ты, пакостник мелкий, смотри у меня. Чтоб в последний раз такое было, ясно тебе?
– Ясно, – по-детски разочарованно протянул Уинтер, отстраняясь. И добавил совсем тихо: – Заходи, пожалуйста.
– Обязательно, – шёпотом пообещал Морган.
Состояние было такое, словно он выпил с десяток разноцветных коктейлей вместе с Кэндл, пытаясь забыть нечто очень грустное – и в итоге забыл, но к пьяному веселью примешивалась страшная тяжесть. Уходя с поляны, он оглянулся лишь раз и успел заметить, как Фонарщик украдкой передаёт Уинтеру что-то подозрительно похожее на конфету и треплет его по голове. Чи за стеклом фонаря сочувственно трепетала крыльями, и свет менял оттенки, один нежнее другого, – бледно-розовый, тёплый золотистый, лиловый…
«Я как будто подглядываю за чем-то личным».
Морган зябко передёрнул плечами и отвернулся.
Через несколько секунд позади, в отдалении, раздались лёгкие, торопливые шаги; они становились всё ближе и ближе. Когда Фонарщик поравнялся с ним, то скосил глаза и ухмыльнулся:
– Ну, спрашивай, малец. Ни в жисть не поверю, что ничего узнать не хочешь.
Сомнения не заняли и секунды.
– Этот Уинтер… кто он?
– Дитя, – просто и одновременно очень грустно ответил Фонарщик. Свет его глаз слегка померк. – Мамка у него с тенью повстречалась аккурат перед тем, как понесла. Ну, он и уродился ни то, ни это… Нам, знаешь, таких всегда жальче прочих было, – доверительно сообщил он и вздохнул. – Они, детки, ведь по природе-то не злые. Но дел натворить могут. Уинтер из них самый, того, сильный… ну, я так раньше думал, – загадочно заключил он.