Шасс-Маре выжидающе молчала и всё так же смотрела с прищуром.
Врать под таким взглядом не получалось даже себе.
– На самом деле не избавился. Я её съел. И мне понравилось.
Зал мягко качнулся. Из-под потолка полилось нежное золотистое сияние, размывая аквариумно-зелёный полумрак.
– И что же ты теперь хочешь от меня? – тихо спросила Шасс-Маре.
Морган почувствовал боль в груди и только через несколько секунд осознал, что он слишком сильно налёг на край стойки.
– Я такой же, как Кристин?
Она некоторое время смотрела на него не мигая, а потом вдруг беззвучно рассмеялась.
– Ты идиот? Я бы никогда не переспала с тенью, какой бы симпатичной мордашкой она ни прикрылась.
– О, – только и смог выдавить из себя Морган, запоздало сообразив, что речь идёт о той ночи, когда Кэндл впервые добралась до микрофона на дальней сцене. – Правда… А Уинтер? На него я похож?
Шасс-Маре покачала головой.
– Не знаю. – В голосе проскользнули нотки вины. – Ублюдок из башни мог бы сказать точнее. Или Громила. Я воспринимаю мир иначе. И в тебе не чувствую ничего дурного. Ты… очень чистый и цельный. Если ты меняешься, то целиком. И мне это нравится.
Морган машинально подвинул к себе наполовину опустевшую чашку Кэндл и уставился на остывающий кофе, пытаясь разглядеть собственное отражение.
– Я не хочу ничего рассказывать Уилки.
– Он видел тебя, – заметила Шасс-Маре. – И предпочёл тоже тебя, а не кого-то другого. Я понятия не имею, что произошло там с этой стервой Кристин, но догадываюсь, что она всё-таки подселила в тебя тень. Только не в буквальном смысле, а заронила зерно – словами, намёками, чтобы ты сам взрастил её. Но пока сам не поддашься, тень тобой не завладеет.
Он пригубил кофе; несмотря на умопомрачительный кондитерский запах, оказалось горько почти до оскомины.
– Мне нужно разобраться в себе.
Шасс-Маре невесомо спрыгнула со стула и отступила к стеллажу, где лежали бутылки. Вытащила одну, встряхнула, прислушалась – и вернулась, зажав её под мышкой.
– Вот разобраться в себе я могу помочь.
Горлышко звякнуло о край бокала, и густая вишнёвая жидкость начала выливаться толчками, словно нехотя. Призрачная сладость обожгла язык, стоило вдохнуть запах поглубже.
– Вино памяти? – хрипло переспросил Морган.
– Память, – недовольно дёрнула плечом Шасс-Маре. – Не вино. Но сейчас этого будет мало… Погоди.
Она бережно взяла полный бокал и отступила к дальней стене, а затем раздвинула водоросли, обнажая ещё один иллюминатор, огромный и вытянутый. Но за ним не было моря – только ночь, песчаная отмель и человеческие следы, уходящие в редкую травяную поросль под сенью деревьев. Деревья карабкались на гору, а вокруг неё вилась неровной спиралью дорога, серебристо блестящая в лунном свете.
Шасс-Маре поднесла бокал к иллюминатору, и в тёмно-вишнёвой поверхности на мгновение отразилось всё – и пляж, и следы, и густая сень деревьев, и сверкающая петля, обернувшаяся вокруг надломленного пика.
Резкие, пряные нотки в запахе стали сильнее.
– Теперь хорошо. Пей.
Морган осторожно принял бокал, прикрыл глаза и сделал глоток, затем ещё и ещё.
Горло онемело.
На вкус питьё было точно молотый лёд с перцем чили и кленовым сиропом.
…Сад перевёрнут; магнолии беспомощно свисают с земли к бледному, зеленоватому небу, и ветер расчётливо покусывает яркие лепестки, выдавливая последние нотки запаха перед тем, как с севера подступят дожди.
В открытой беседке – двое. Один, пламенно-рыжий и тонкокостный, покачивает колыбель. Другой, куда менее яркий и гораздо более грузный, сидит рядом и курит. Он светится изнутри.
– Ты изменился.
Первый отмахивается:
– Ерунда. Сначала Этель, теперь ты туда же…
– Не ерунда, – выдыхает облако дыма второй. – Я тоже сначала решил, что у неё послеродовая депрессия. Но теперь вижу сам. Ещё хуже, чем было год назад… Святая Мария, Годфри, мне не нужен этот пост, но тебе ещё рано! У тебя сын только что родился, побудь с ним. Года через два я тебе сам уступлю место.
Первый, рыжий, упрямо склоняет голову и темнеет так, что становится похож на обугленную деревянную игрушку.
– Всё так, Гарри. Но мне нужно прямо сейчас.
…Жара удушающая.
– Плохая погода для похорон.
– Бедняга Гарри…
– Всё это так ужасно.
– Говорят, что его нашёл маленький племянник…
– О, бедный мальчик!