– Я… я место для канарейки искал. Чтобы не было собак и людей. Можно, я его здесь похороню?
– Его? – рассеянно откликается создание, поглаживая Моргана по голове.
– Канарейку. Он мальчик. То есть был мальчик, а теперь просто труп.
– Даже так, – усмехается создание. – И как его звали?
– Уилки, – тихо откликается Морган и вздыхает прерывисто. – Слушай… А ты мне поможешь его похоронить?
Рука на его затылке на секунду замирает.
– Почему нет? Здесь хорошее место. И совсем нет собак… А от чего он умер, этот твой Уилки?
– Не знаю, – Морган передёргивает плечами. – Просто перестал есть и пить. И петь. Донна говорит, что это от одиночества.
– От одиночества… – повторяет создание. – Да. Пожалуй, так.
Солнечный жар накатывает волнами.
Они вдвоём разгребают мягкую землю – прямо руками. Под взглядом сияющего создания вьюнки разбегаются. Морган только и успевает, что успокоительно погладить их по упругим стеблям. Здесь так тихо, что это даже немного пугает. Можно услышать звук собственного дыхания и биение сердца; но у создания нет пульса, точно оно и впрямь состоит из чистого золотого света.
Только тиканье доносится из кармана джинсов.
– У тебя там часы? – деловито интересуется Морган, аккуратно укладывая коробку на дно ямы. Он в последний раз расправляет крылья Уилки, чтобы получилось красиво, и закрывает его крышкой. Земля ударяется в неё с тем же звуком, с каким стучит по настоящему гробу. – Покажешь?
– В другой раз, – уклончиво отвечает создание. И, поддев кончиками пальцев подбородок, заставляет Моргана вскинуть голову. – Ты правда меня совсем не боишься?
Он смотрит во все глаза. Сначала обычным взглядом, потом снова тем, взрослым, и опять – обычным, пока не начинают течь слёзы.
Он видит только золотой свет и неуловимую улыбку – так улыбаются сердцем.
– Не-а. – Морган уворачивается от прикосновения и принимается тщательно прибивать холмик земли на могиле. – А ты меня?
Создание склоняет голову набок – и опять смеётся, тихо и щекотно. Моргану точно ветер под футболку забирается.
– Какой славный мальчик… Пойдём. Пора возвратить тебя любящим родителям. Не в том я уже возрасте, чтобы забирать красивых детей под холмы.
Создание легко поднимается на ноги и протягивает Моргану руку, помогая встать. Вдвоём они идут через пустынный сад, и колючая ежевика почтительно расступается, а дивные золотистые цветы тянутся навстречу, чтоб хоть вскользь прикоснуться. Башня не отбрасывает тени; они проходят мимо – и словно оказываются в другом мире. Здесь устало фырчат машины на дороге, женщина в кафе ругается из-за плохо вытертого стола, а дылды-пятиклассники трясут чьим-то рюкзаком над мусорным баком.
На мосту они останавливаются. Морган тут же взбирается на перила и осёдлывает их – так он оказывается ненамного ниже сияющего создания. Оно не спешит прощаться, впрочем – стоит рядом, глядит на реку и не дышит.
Морган смотрит на него взрослым взглядом.
– У тебя очень красивые руки. Даже красивее, чем у мамы, – с лёгкой завистью вздыхает он. – Только грязные – жуть. Дай мне!
И, не слушая возражений, перехватывает одну ладонь.
Создание с лёгким удивлением приподнимает бровь.
Морган вытягивает из кармана безупречно чистый платок, слюнявит край и принимается оттирать сияющую руку. На губах появляется привкус моря. И по мере того как исчезают с безупречной кожи застарелые грязные разводы, привкус становится крепче, а к глазам подкатывают слёзы.
Его не хочется отпускать, понимает Морган. Совсем не хочется. Хочется держать вечно, заботиться о нём, холить, лелеять и баловать. Быть рядом…
Создание словно чувствует это – и мягко высвобождает руку.
– Не надо. Ты хороший мальчик… Даже слишком хороший. – Создание наклоняется к его лицу и запечатлевает на лбу тяжёлый поцелуй. У Моргана тут же начинает кружиться голова. – Забудь. Скоро за тобой придут родители.
Как Морган оказывается не на перилах, а на тротуаре, он не помнит. Зато хорошо помнит бледное, заплаканное лицо матери и черноту, проступающую сквозь облик разгневанного отца.
Вот это по-настоящему страшно.
Он смотрит на отца взрослым взглядом и успокаивается понемногу – так жуткую черноту не видно.
…Часы бьют пять вечера. Башня отбрасывает непропорционально длинную, густую тень.
Морган очнулся от смачной пощёчины – и с отчётливым привкусом густого вина Шасс-Маре на губах.