— Раз он пообещал, все будет хорошо, женушка. Если родится сын, пришлите телеграмму. И еще… Береги себя ради него!
— Хорошо, ака, — сказала Мехри…
Вечером в дом Пулата пришли Истокины. На проводы. Они недавно получили весточку от сына. Из госпиталя. Борис писал, что его переправили на Большую землю, сделали операцию. Обещал через три-четыре месяца приехать домой. Мехри приготовила плов, мужчины выпили по стопочке.
— Ну, Пулатджан, — сказал Михаил Семенович, — будь здоров и громи проклятых фашистов!..
На следующий день команда из тридцати человек уезжала из Шерабада. Среди них был и Пулат, которого пришли проводить почти все работники МТС, жена, дочь, тога.
…Ну, что ж, кажется, конец пути. Одна ночь и, если случится что-то непредвиденное, еще и немного утра, — вот время, оставшееся в распоряжении Пулата. А там… Небытие, вечный покой! Жаль, конечно, что так нелепо оборвется жизнь, что уйдешь безвестным, просто человеком под номером, а вернее, и не человеком вовсе, а существом, способным двигаться и мыслить, но лишенным возможности постоять за свое достоинство, но что делать? — такая судьба выпала не только на его долю, а десяткам и сотням тысяч других, так же как и он, оказавшихся по тем или иным причинам в плену и размещенным, как скот, в низких душных казармах-блоках. Казарм здесь много, целые улицы образовывали они, а вся территория лагеря обнесена колючей проволокой, сквозь которую пропущен электрический ток. В углу этого громадного города обреченных день и ночь чадят печи, адские печи. В высокие трубы этих печей вместе с черным дымом уходят в небо души людей, а их прах вывозят большие тупорылые грузовики на близлежащие поля, как удобрение. Странно, но именно это вселяет надежду в сердце Пулата, что нет, он не исчезнет совсем, он еще прорастет, пусть и на чужой земле, но в общем-то на своей планете, налитым колосом пшеницы, буйным разноцветьем полевых цветов, стройной сосной или раскидистым дубом — всем живым и любящим солнце. Кто знает, может, глаза его, воплотившиеся в самое острие сосны, будут любоваться природой вокруг спустя многие годы, когда эта проклятая война закончится и вместо зверей-фашистов здесь будут жить миролюбивые, как и положено от природы, люди. Может, уши Пулата прорастут листочками дуба и им будет приятен шепот ветерка. Нет, ты не навсегда оставишь эту землю, ты еще много раз вернешься к людям…
Впереди — ночь. Если учесть, что, как утверждают, перед утопающим в одно мгновение проходит вся его жизнь, то у Пулата времени на тысячу жизней, потому что столько мгновений у ночи. Не надо думать об утре, оно ничем не отличится от тех, что тебе уже пришлось видеть. Строй изможденных людей, выкрики номеров, которым предстоит пойти в «баню», чтобы никогда уже не вернуться. Оскалы откормленных овчарок, готовых в любую минуту растерзать жертву, высокомерные и брезгливые взгляды солдат и офицеров в черных мундирах, изнурительная и бесполезная работа, противная похлебка и почти мертвецкий сон на жестких нарах в холодном блоке. Все это для него утром кончится. Он подошел к финишу, к последней черте, к которой в общем-то должен подойти каждый человек, не может избежать ее. Его черта оказалась не такой, о какой он мечтал сам, видно, и здесь распорядилась судьба. Не надо забивать голову мелочами, вспомни последний отрезок своего пути, от военкомата до этого города живых скелетов, оцени свои шаги…
…Итак, торжественные проводы, не такие, правда, как у сына, а все же… Друзья-товарищи, родные и близкие, скупые слова, пожелания вернуться с победой, шутливые и серьезные предупреждения беречь себя, не лезть под шальную пулю. А потом неделя в эшелоне, длинном, как дорога на луну. Монотонный перестук колес, тупики на каких-то глухих полустанках, чтобы освободить дорогу эшелонам с техникой для фронта, новые знакомства, неторопливые рассказы о своей жизни, унылые пейзажи, — то пески, то голая степь — за окнами теплушек… Затем месячная подготовка в запасном полку — строевые занятия, разборка и сборка оружия, рытье окопов и так далее. «Зачем мне ходить строевым шагом, — думал он, — разве на войне это так уж важно? Главное — уметь стрелять, попадать в сердце врага, чтобы ни одна пуля не пропала даром!» Он мысленно возмущался этим, однако понимал, что армейская дисциплина требует от него только одного — повиновения приказам, и потому добросовестно исполнял то, что требовали командиры.
— Самый короткий путь на фронт, — сказал ему однажды ротный, знавший, что этот солдат пришел в армию добровольно и горит местью за погибшего сына, — это показать свои способности в запасном полку.