Глава XXII
— Вы селедку любите? — спросили они у Леши Копейкина и у Ивана Алексеевича.
— Да я уже говорил вам! — крикнул Леша Копейкин. — Там и подпись моя имеется и инициал.
— Фу-ты ну-ты! — воскликнули боцманы. — Мы так запутались, что не знаем, как теперь общее количество подсчитать!
Они, и правда, были в крупной испарине и тяжело дышали, разложив на скамейках подписные листы.
— Понимаете, приехали в управление, а там говорят «Неточно! Количество подписей не сходится с цифровым балансом. Двадцати трех подписей не хватает. Ну что ж, приходится снова ехать и собирать.
— Послушайте, — сказал папа. — А когда же вы будете ловить селедку?
— Вот то-то и оно! — крикнули боцманы. — У нас уже самим закусывать нечем, не говоря о том, чтобы кого-нибудь угостить!
Папа сказал:
— А хотите, я назову вам точную цифру любителей сельди?
— А почем знаете? — спросили подозрительно боцманы. — Вы не из управления?
— Нет, — сказал папа.
— Ну, назовите.
— Все минус единица.
Боцманы переглянулись.
— Не может этого быть!
— Точно, — сказал папа. — Могу дать честное слово. А вы запишите цифру, а то забудете.
— А кто же эта единица? — спросили они.
— Наливайко, — сказал папа. — В рот не берет селедки. Прямо видеть не может.
Боцманы встали:
— Пойти поговорить с ним… Что же он за человек?..
— Не теряйте времени, — сказал им папа. — На первой же остановке выходите и ступайте ловить.
— А сколько ловить-то?
— На всех, — сказал папа. — И одну тут же за борт.
— А это ведь правда! — встрепенулись боцманы. — Это глубочайшая правда! Поймут ли только в управлении?
— Со временем, — сказал папа, — непременно поймут.
Глава XXIII
Когда они вышли от боцманов, мама все еще танцевала. Она двигалась так легко и красиво, что в коридоре выстроилась длинная очередь желающих с нею потанцевать.
Но едва только вышел Иван Алексеевич, все разобрались по парам, и веселье пошло своим чередом.
— «Цыганочку», «Цыганочку»! — закричал вдруг раскрасневшийся бригадир. — Только с выходом, пожалуйста!
Все обступили его, а бригадир затряс плечами и неторопливо пошел.
играли увлеченные музыканты. Но тут Леша Копейкин заметил, что маме как-то нехорошо. Она посмотрела в окно, и глаза ее стали печальными.
— Что с тобой, мама? — спросил потихоньку Леша Копейкин, но она ничего не ответила и пошла, не оглядываясь в купе. Леша двинулся следом.
— Ты что, мама? — повторил он, когда они уселись рядышком на скамью.
— Так, — ответила мама, подперев голову и глядя в окно.
— Ты что-нибудь там увидела?
— Да, — ответила мама, уронив на колени руки и глядя в окно.
— Что же? — спросил встревоженный Леша Копейкин.
— На кустах под насыпью я увидела свой белый платок.
— Во-от оно что… — вздохнул Леша, потому что все понял. — Но мы же договорились…
— Что верно, то верно, — сказала Лешина мама. — Но, знаешь, мне как-то стыдно скрывать от папы, где упала звезда.
— И мне, — сказал Леша Копейкин. — Очень уж это нечестно. Ну что же, мы скроем, и снова папа будет рассеянно играть с нами в шахматы, поглядывая в окно…
Леша и мама встали и посмотрели друг другу в глаза.
— Вытерпим, — сказал Леша Копейкин.
И они пошли, чтобы рассказать Ивану Алексеевичу о новой звезде.
Глава XXIV
Через пять минут машинисты стали притормаживать. Музыка сразу оборвалась.
Папа стал будить экспедицию, но ни Ситников-Хлебников, ни Наливайко никак не хотели вставать.
— Друзья мои, мы выходим! — тормошил их за плечи Иван Алексеевич.
— Ну конечно! — отвечал Наливайко. — Мы выходим. — И переворачивался на другой бок.
— Да выходим же! — говорил папа. — Обстоятельства переменились!
— А я уже встал! — воскликнул румяный Ситников-Хлебников и вновь захрапел.
Между тем поезд остановился, нарушив все расписания и правила движения поездов.
— Только скорее! — крикнули машинисты. — От платка мы отъехали не так уж и далеко.
— Что же мне с ними делать? — спросил в отчаянии папа. — Они, пожалуй, и не проснутся.
— А знаете что? — спросили вдруг ревизоры. — А что, если мы пойдем вместо них?
— Это идея! — сказал Иван Алексеевич. — Я бы взялся вас научить.
Но тут заволновалась футбольная команда.
— Если уж кого и брать с собой, так это нас! Знаете как охота на производство! Ничто нас так не исправит, как труд.