Сколько раз она надеялась услышать от него всего одно слово: «Останься!»
Она, опьяненная наслаждением, наклонялась за своим лифчиком и украдкой наблюдала за Этьеном сквозь завесу белокурых волос. Он лежал, обнаженный, загорелый, тянулся к пачке сигарет и закуривал небрежно-изящным жестом, не глядя на нее, и только загадочно улыбался. О чем он думал? О ком?
В лицее он в конце концов (в самом конце!) обратил на нее внимание. Начал здороваться, этак небрежно, сквозь зубы, а в выпускном классе увидел по-настоящему. Задержал взгляд.
3 ноября, на дне рождения одноклассника, Этьен не стал соблазнять Клотильду, он не умел произносить красивые слова да и не считал это нужным, просто подошел и поцеловал ее в губы. Гости окружили их и горланили на разные голоса: «В твоей голове! В твоих мыслях!»[182]
Вот так исполнилась мечта маленькой девочки. В первый же вечер они переспали в комнате Этьена. Зачем ждать? Кто первым произнес идиотскую фразу: «Ни за что на первом свидании?» Жизнь слишком коротка. От принца несет спиртным, но что есть, то есть, бери или бросай!
Клотильда давным-давно снесла на чердак лиловые тапочки с золотыми блестками. Воспоминания похожи на шкафы, рано или поздно мы избавляемся от их содержимого.
Клотильде семнадцать, но она уже осознала азбучные истины. Она – пожилая девушка. Без иллюзий. И она одержима Этьеном Больё, хотя знает, что однажды потеряет интерес даже к нему.
«Я впервые получил удовольствие».
Этьен то и дело повторяет Клотильде эту фразу. Для нее первый раз имел аромат любви.
Еще одна судорога. Клотильда корчится от боли. Нет, нет, нет. Не время и не место. Этого не может быть. Слишком рано.
Клотильда пробует сторговаться со своим сном. Раз, два, три, я просыпаюсь.
Она включает свет и видит кровь. Повсюду. Хочет крикнуть: «Мама! Папа! На помощь!» – но не может вымолвить ни звука, встает, бредет в туалет. Все кончено. Придется все начинать с нуля. Фитиль бомбы замедленного действия… скукожился. Клотильда собирает в комок пеленку и простыню, засовывает белье в стиральную машину, выставляет 90 оС, наливает жавелевой воды, включает и возвращается в комнату.
Она принимает душ. Ей уже не больно, но приходится сдерживать потуги. Не здесь. Она плачет. Не потому, что теряет эмбрион и Этьена Больё, просто ее последние мечты сейчас полетят в унитаз.
В нее попали и подстрелили.
Она надевает старое уродливое черное платье, которое купила два года назад только потому, что никогда ничего подобного не носила и решила поэкспериментировать. Она шагает в предрассветной мгле, на улицах проклятого города даже кошек не видно, ее ноги стали влажными от росы. Автоматизм движений делает ее похожей на зомби из клипа Майкла Джексона или его дурацких фильмов (они ей никогда не нравились!), где хрупкие бледные девицы в белых чепцах, длинных платьях и деревянных сабо оплакивают свою судьбу, а их мужчины накачиваются виски и ржут над идиотскими шутками.
Она вспоминает, как пришла на пляж в Сен-Рафаэле и увидела Этьена и лежавшую на нем девицу.
Судороги прекратились.
Клотильда присаживается на корточки и «скидывает» в канаву – быстро, без боли. Она не смотрит на это, но оно не дышит, оно мертво, раз решило умереть и покинуть ее. Она ему не нужна.
Клотильда никогда не хотела стать матерью. Да и кто бы захотел в восемнадцать? Ей нужно было выставить Этьена к позорному столбу, только и всего. Пусть бы стал папашей-наседкой, чтобы «счастливое событие» «произвело в нем радикальную перемену», говоря высоким стилем, чтобы был покорным и предупредительным, этаким сладким дусей. В конце концов этот новый человек опротивел бы ей. Она даже начала бы его ненавидеть.
Клотильда сморкается в складки балетной пачки. Не горюй, детка. Все к лучшему. Что бы ты стала делать с пискуном? Займись местью. Испорти Этьену жизнь. Пусть ему мало не покажется.
Она возвращается домой к семи утра, ложится в кровать на голый матрас, заворачивается в плед и дремлет до девяти. Снизу, из кухни, доносятся голоса родителей, звякает посуда.
Нужно идти на работу. Нужно идти на работу. Нужно идти на работу.
Она совсем обессилела. Кровь еще не остановилась. Жизнь возвращается в привычные рамки.
У врача она не была. Не делала УЗИ. Никто не знал. Буклет для беременных стал для нее учебником истории. Чем-то, что случается с другими, но не с ней. «На четвертом месяце эмбрион весит около двухсот грамм, его длина составляет около пятнадцати сантиметров». Получается, она забеременела в середине апреля. В среду, во второй половине дня. В день детей. И вовсе не случайно, как она сказала Этьену. Она сама все сделала, проткнула резинку ногтем указательного пальца, острым, как лезвие перочинного ножика.
182
In your head! In your head! (