«Все это считывается по моему лицу, – думает Нина, – и по рукам тоже…»
Этьен явно не хочет встречаться с ней взглядом, и Нина чувствует знакомое раздражение. Вспоминает его приставучую заботливость. Их дрязги и склоки: «Делай то, не делай этого», «Прекрати интересничать».
Этьен встает.
– Куда ты, дорогой? – спрашивает Мари-Кастий.
Он отвечает, еле ворочая языком:
– Туда, куда ты не можешь сходить вместо меня.
Этьен подходит к шкафчику, достает бутылку «Grand Marnier» из запасов матери, она использует коньяк, когда готовит блинчики-фламбэ. Его снова тошнит, и боль усилилась. Он поднимается на второй этаж, закрывается в туалетной комнате, садится, спустив брюки. «Черт, как же кружится голова…»
Воспоминания.
Он на пляже в Сен-Рафаэле. Флиртует с девушкой, в которую влюблен. Как ее звали? Камилла. Да, именно так. Кое-кто переиначивал, называл Ромашкой[97]. «Но с такой, как она, не задрыхнешь!» Он не понимает и глупо улыбается, не знает, что ромашковый настой успокаивает нервы и действует как снотворное. Левой рукой он отводит волосы с лица Камиллы, правой гладит ее тело. Кто-то заслоняет ему солнце. Произносит его имя. Он поворачивает голову, открывает один глаз. Это его мать. Этьену хочется убить ее. Зачем она сломала ему кайф? Что ей тут нужно?
– Ну? – агрессивным тоном спрашивает он.
– Произошло кое-что серьезное, нам придется уехать.
Появляется отец. А этот что здесь забыл?! Родители склоняются над ним. Камилла вскакивает. «Не-е-ет, не уходи, нам так хорошо вместе».
Этьен в плавках, ему неловко, не хочется демонстрировать родителям свое возбуждение. О чем они толкуют? Уехать? Куда?
– Умер Пьер Бо.
В гостиной Мари-Лор доливает шампанское в бокал Нины.
– Это последний, я за рулем.
Луи и Лола кричат, обвиняют друг друга в краже фигурки из «Игры Престолов».
– Но ты обязательно поужинаешь с нами, – объявляет Мари-Лор тоном, не терпящим возражений.
«Боже, что бы такое соврать поубедительнее?!»
– Не могу, нужно не позже восьми забрать собаку от ветеринара, так что в другой раз.
– Какую собаку? – вмешивается в разговор Валентин.
«Думай быстрее, сочиняй поубедительнее!» Нина вспоминает о Ромэне и старом Бобе, храпевшем на диване, когда она прошлой ночью смывалась из дома.
– Гриффона по имени Боб, ты его не видел сегодня утром.
– А чем он болен?
– Что-то с сердцем.
«У кого из сидящих вокруг стола в этой гостиной сильнее ноет сердце?» – спрашивает она себя. Время разлучает любящих… Когда-то давно – их тогда было трое – она написала песню.
Дальше она не помнит. И мелодию тоже забыла.
Как-то раз, утром, ее бывший муж сжег все тетради с текстами и альбомы рисунков. Заявил: «Избавляемся от старья!» Нина смотрела, как превращаются в дым ее слова и наброски, но ей не было грустно. Она не воспротивилась, сидела как кукла, с вечной нарисованной на губах улыбкой.
В каждой фразе, произносимой Мари-Кастий, звучит имя Этьена. Как вызов ей, Нине. «Этьен думает, что…», «Этьен хочет…», «Этьен так не любит, чтобы…», «Этьен говорит, что он…», «Этьен спал, когда…».
Он возвращается, садится рядом с женой на диван, и она тут же спрашивает у Валентина, «знает ли папа, что ты ходил туда сегодня утром?».
– Нет, я никому не сказал, – отвечает подросток.
– Что мне следует знать? – интересуется Этьен.
– Валентин был сегодня в приюте. Один.
– Мама, мне четырнадцать! Я не крэком торговал у школы, а смотрел Нинин приют!
– Я в любом случае надеюсь, что Нина не уговорила тебя взять какую-нибудь зверушку? – притворно-участливым тоном спрашивает Мари-Кастий.
Нина реагирует мгновенно:
– Я никогда так не поступаю. Право на усыновление требуется заслужить.
– Ты все та же язва! – хохочет Этьен.
– Муж рассказывал, что вы занимались музыкой и у вас была группа… – Мари-Кастий меняет тему.
– Да, можно и так сказать…